Ийон Тихий

– А святой Петр ему говорит: ну и куда ты прешься, грешник? Я ж тебя знаю: ты и пьяница, и бабник, и драчлив не в меру. И самолет вдобавок угробил. А летчик в ответ: зато смотри, сколько праведников я к тебе привел! Такие приличные люди, ни один на рейс не опоздал.

Бен вяло хмыкнул. Половина анекдотов Вилиса была про опоздания – с намеком.

– Вилис, ты задолбал уже! – выразил всеобщее осуждение Стефан. – Хоть бы для разнообразия что-нибудь новенькое рассказал.

– А пусть вампиры расскажут, – предложил Бадма. – Уж точно новенькое.

Шшагил Хот ухмыльнулся.

– Ладно, слушайте в тему. Отправляется стратосферник, пассажиры ждут пилота. Вдруг выкатывается инвалидное кресло, на нем – мужик, весь в гипсе, а сверху форменная куртка накинута. Разрешите, говорит, представиться, я – командир этого судна, приветствую вас на борту. Ну что, смертнички, полетели?

– Тьфу! – расстроился Стефан. – Я ведь просил новенькое!

– Чем тебе это не новенькое? – возмутился Шшагил. – Откуда ты можешь знать райский анекдот?

– Не поверишь, – хихикнул Вилис, – у нас точно такой же рассказывают. Только про летчика.

Шшагил не поверил, обиделся.

– Врете вы всё. Как такое может быть?

– Ну, а почему нет? – философски произнес Бен. – Жизненные ситуации схожи.

– Да что здесь жизненного? – взвился шитанн. – Эта байка насквозь придумана! В жизни такого не бывает.

В этот момент дверь кают-компании отъехала, и взорам предстал долгожданный капитан Гржельчик с огромной загипсованной ногой и на костылях.

– А вот и я, – мрачно усмехнулся он. – Хорош баклуши бить. Через час стартуем.

Глаза всех присутствующих настолько прилипли к капитану, что продолжали еще некоторое время таращиться на захлопнувшуюся дверь. Наконец Бен перевел взгляд на Шшагила:

– Вот. А ты говорил – не бывает.

Йозеф ввалился в центральную рубку, и пилоты издали синхронный вопль:

– Наконец-то!

– Кэп, что с вами случилось? – вырвалось у Фархада Усмани.

– Даже вспоминать не хочу, – отмахнулся он и тяжело опустился в кресло, неловко выставив перебинтованную ногу. – К старту все готово?

– Уже несколько часов, – не удержался Бабаев.

– Тогда убираемся отсюда как можно скорее. Бабай, вы с Мюсликом – в центральной. В резервной пусть будут Камалетдинов и Федотов.

– Минуточку, – сказал Усмани. – Я дожидался вас, кэп, только для того, чтобы сообщить: я ухожу.

– Что значит – ухожу? – нахмурился Гржельчик.

– То и значит, в буквальном смысле. Я не могу служить на корабле, где распоряжается христианский епископ.

– Епископ? – Йозеф вспомнил, что главнокомандующий упоминал о прикомандированных к кораблям священниках. – Он уже здесь? Что он вам сказал?

– Ничего особенного, кэп. Но он намерен быть здесь вторым после вас. А может, и первым. Меня это не устраивает. Подчинение христианскому церковнику противоречит моим религиозным убеждениям.

– А тебе все эти годы не обидно было подчиняться мне? – спросил Йозеф. – Я тоже христианин.

Мюслик развел руками.

– Вы – капитан. Вы заслужили этот пост не молитвой и песнопениями. Извините, я знаю, что ухожу не вовремя. Не принимайте на свой счет.

Он отсалютовал на прощание и вышел. Йозеф прикрыл лицо ладонями и тихо зарычал. Все идет наперекосяк!

Оставшиеся трое пилотов молча смотрели на него и ждали, когда он справится со своими чувствами. Три пилота и мальчишка-стажер. Трое из четверых Фархадов – мусульмане.

Гржельчик убрал руки от лица.

– А вы? – осведомился он негромко, но твердо. – Тоже уходите?

Бабаев пожал плечами.

– Я служу Земле, а не Аллаху. Я остаюсь.

– И я, – присоединился Камалетдинов. – Я приносил присягу.

– Мюслик тоже, – вздохнул Йозеф. – Не думаю, что он изменит присяге. Пойдет служить на сторожевик или конвойный катер, где нет епископов.

– Что мне до епископа? – усмехнулся Камалетдинов. – Меня его проповеди с толку не собьют.

Йозеф кивнул и перевел взгляд на стажера.

– Тебе уйти проще всех, мальчик. Если сомневаешься, то лучше – сейчас, пока ты еще стажер.

Синие глаза прищурились.

– Уйти с ГС-крейсера во время войны? Да я себя уважать перестану!

– И мамка выпорет, – хмыкнул Бабай.

Все засмеялись. Даже Гржельчик, подкошенный неприятностями, окосевший от обезболивающего, и то улыбнулся.

– А почему меня никто не спрашивает, хочу ли я уйти? – вылез Федотыч.

– Чего тебя спрашивать-то? Ты же христианин.

– Это дискриминация, – заявил он. – По религиозному признаку.

И все заржали снова.

– Так, слушай мою команду, – Гржельчик отсмеялся и посерьезнел. – В центральной рубке – Бабай и Федотыч. В резерве – Футболист и Принц. И все, – горько заключил он. – Больше у нас пилотов нет.

– А вы? – ляпнул Камалетдинов и тут же смутился.

– Я нынче не пилот, – Йозеф грустно поглядел на свои костыли и наклонился погладить котенка. Все, что ему осталось в этом рейде – сидеть в кресле с пледом и кошкой на коленях и смотреть, как рулят другие.

Мрланк неожиданно увернулся, юркнул под кресло первого пилота, выгнул спинку и зашипел оттуда.

– Чего ты, дурачок? – хохотнул Бабаев и попытался вытащить его из-под кресла.

– Оставь кошака, Бабай, – проворчал Федотыч. – Он, наверное, ноги этой гипсовой испугался.