Иисус глазами очевидцев Первые дни христианства: живые голоса свидетелей

Не поколеблюсь изложить для тебя в должном порядке (synkatataxai tais hermëneias) все, что в прошлом старательно разузнал от старцев, что тщательно записал (emnëmoneusa), за достоверность чего ручаюсь.

Согласно такой интерпретации, Папий описывает стадии работы историка — так же и в том же порядке, как перечисляет их в своем руководстве по историографии Лукиан (сразу после процитированного нами отрывка):

Собрав же все или большинство фактов, пусть он сперва запишет их в виде собрания заметок (hypomnëma), сырого материала, лишенного пока что и связности, и красоты. Затем, приведя их в порядок (epitheis tên taxin), пусть придаст им красоту, украсит их яркими выражениями, фигурами речи и ритмом

(Как надо писать историю,

48).

В такой интерпретации слово mnëmoneuein у Папия означает не «запомнить», а «записать» — создать собрание заметок для памяти (hypomnëmato), часто упоминаемых как подспорье в работе античных историков[76]. Заметки составляли черновик: чтобы создать литературное произведение, их требовалось упорядочить и обработать. Эту стадию труда историографа Папий, если следовать нашей интерпретации, описывает словами synkatataxai (или syntaxai — чтение, предпочитаемое Кюрцингером) tais hermêneiais (что обычно переводится «изложить вместе с собственными истолкованиями»)[77]. В пользу такого понимания приведенной фразы Папия говорит многое. Его заверение в истинности того, что он рассказывает — разумеется, тоже элемент обычной историографической практики (см. Лукиан, Как надо писать историю, 39–40, 42).

Таким образом, Пролог Папия можно понимать так, что в своей работе он следовал строгому историографическому методу: провел тщательные изыскания, собрал свидетельства очевидцев, записал их в виде сырых заметок и, наконец, обработал эти заметки, придав им литературную форму. Следовательно, его предпочтение свидетельских «показаний», полученных из вторых или третьих рук, — это предпочтение историка, которому, раз уж прямое свидетельство невозможно (то есть историк не присутствовал при описываемых им событиях) — необходимы свидетельства косвенные.

Для наших целей сейчас важнее всего то, что «живой, остающийся в душе голос» — не метафора устной традиции, как считают многие ученые. Папий говорит о буквальном голосе информанта — живого человека, обладателя личных воспоминаний о речениях и деяниях Иисуса. Даже если отвергнуть предположение о том, что Папий следует методике классической историографии — смысл его слов от этого не меняется. Как мы уже видели, поговорка о превосходстве «живого голоса» над письменным источником подразумевает не превосходство устной традиции над письменной, но предпочтительность личного общения с наставником, информантом или оратором по сравнению с чтением текстов[78]. Однако Папий уникальным образом расширяет стандартное клише «живой голос», добавляя к нему «остающийся»[79] и, таким образом, подчиняя его своему контексту: речь идет о тех немногих, кто знал Иисуса, но во время исследований Папия еще «остается» среди живых.

Стоит отметить, что Иероним, в своем кратком жизнеописании Папия переведший эту часть Пролога на латынь, очевидно, понял выражение «живой голос» так же, как мы. Вся фраза целиком звучит у него так:

Ибо книги читаемые не столь мне полезны, сколь живой голос, даже и до сего дня звучащий в устах тех, кому он принадлежит (viva vox et usque hodie in suis auctoribus personans)

(О знаменитых мужах,

18).

Иероним здесь, по–видимому, понимает Папия в том смысле, что тот предпочитал личные беседы со свидетелями записям их свидетельств в Евангелиях.