Читаем Иисус глазами очевидцев Первые дни христианства: живые голоса свидетелей полностью

Важным фактором, побуждающим первых христиан усматривать отсроченное значение во многих событиях, в том числе и в тех, где участвовали они сами, становилось изучение Писания после того, как благодаря воскресению и вознесению Иисуса его последователи поняли, кем он был и какую роль играл в деле Божьем, уже предсказанном и описанном пророками. Совершенно явно говорится об этом в Евангелии от Иоанна:


Иисус же, найдя молодого осла, сел на него, как написано:

Не бойся, дщерь Сионова!

Се Царь твой грядет, сидя на молодом осле

[Зах 9:9].


Ученики Его сперва не поняли этого; но, когда прославился Иисус, тогда вспомнили, что так было о Нем написано, и это сделали Ему

(Ин 12:14–16; ср. также 2:22; 7:37–39; 20:9).


Помимо таких ссылок на новое понимание отдельных мест из Писания, «озарившее» учеников лишь после воскресения Иисуса, в этом Евангелии можно найти и другие открытые указания на то, что истинное значение событий служения Иисуса было (и могло быть) понято лишь в ретроспективе. Омывая ноги ученикам, Иисус говорит: «Что я делаю, ты теперь не знаешь, но уразумеешь после» (13:7; 16:25). Поразительно, что эти открытые указания на «отсроченное значение» можно найти в том самом Евангелии, в котором столь часто находят полное преображение еще–земного Иисуса славой его вознесения.

Не случайно мотив непонимания у Иоанна особенно четко выражен в теме крестной смерти Иисуса (например, 2:19–20; 8:21–28; 12:27–33; 13:26–30). Изначально непонятный смысл именно такого конца жизни отражается и в предсказаниях о Страстях, и в ярко выраженной негативной реакции учеников на эти предсказания у синоптиков (Мк 8:31–33; 9:9–10, 31–32). Воспоминания о Страстях и смерти Иисуса должны были отчетливо отпечататься в памяти учеников, как бы бросая им вызов своей трагической бессмысленностью — даже после Воскресения. Потребовались истолкования в свете Писания, которые мы находим в Евангелиях, чтобы сделать эти воспоминания хотя бы терпимыми — но также, неожиданно, и полными неисчерпаемой глубины смыслов.

В некоторых случаях стоит отметить, что многие синоптические повествования получают сравнительно мало истолкований «задним числом». Их контекст в целостной истории, представленной евангелистом, наделяет их бульшим значением, чем можно было бы извлечь из отдельной перикопы, абстрагированной от контекста. Герд Тайссен, говоря об исцелениях и изгнаниях бесов, отмечает, что мы почти не слышим эсхатологического истолкования этих историй как знаков пришествия Царства Божьего. Тайссен полагает, что именно такое значение придавал своим чудесам сам Иисус — однако найти его можно не в самих рассказах о чудесах, а традиции речений (Мф 11:2–6, 20–24; 12:29, Мк 3:24–27, Лк 10:18). Для объяснения этого Тайссен выдвигает гипотезу, что рассказы о чудесах прошли «популяризацию», в которой особый характер чудес, совершенных Иисусом, был сглажен. Это, в свою очередь, он объясняет предположением, что рассказы о чудесах формировались и передавались из уст в уста обычными людьми, вне круга последователей Иисуса[921]. Весьма сомнительно, что такое предположение вполне объясняет «популяризацию». То, что рассказы о чудесах Иисуса циркулировали независимо от кругов (во множественном числе!) его учеников, едва ли можно оспаривать. Но маловероятно, чтобы весь корпус рассказов о чудесах, вошедший в предания первых христиан, исходил из независимых источников. Сами ученики, разумеется, тоже рассказывали об этом с самого начала — и трудно поверить, что в евангельских рассказах о чудесах совершенно не были отражены их сообщения. Аргументация Тайссена более логична, если предположить, что существовало два типа рассказов о чудесах — с эсхатологической интерпретацией и без нее. То, что в преданиях такая интерпретация не встречается, намного легче объяснить тем предположением, что сами по себе рассказы о чудесах не отвечали той интерпретации, которую давал своим чудесам Иисус. Они должны были звучать просто и легко запоминаться; пояснения и дополнения к истории — если они вообще встречались — ограничивались необходимостью веры для того, чтобы над человеком совершилось чудо, или тем, что Иисус обладал особой властью творить такие чудеса[922]. Однако, если с самого начала они рассказывались в контексте других преданий об Иисусе, собственные интерпретации им и не требовались; интерпретация, как и в Евангелиях, следовала из контекста. Не следует, вслед за некоторыми критиками форм, полагать, что каждый евангельский эпизод предназначался для независимого пересказа в ходе проповеди и представлял собой «евангелие в зародыше»[923]. Для такого предположения нет серьезных причин.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Архетип и символ
Архетип и символ

Творческое наследие швейцарского ученого, основателя аналитической психологии Карла Густава Юнга вызывает в нашей стране все возрастающий интерес. Данный однотомник сочинений этого автора издательство «Ренессанс» выпустило в серии «Страницы мировой философии». Эту книгу мы рассматриваем как пролог Собрания сочинений К. Г. Юнга, к работе над которым наше издательство уже приступило. Предполагается опубликовать 12 томов, куда войдут все основные произведения Юнга, его программные статьи, публицистика. Первые два тома выйдут в 1992 году.Мы выражаем искреннюю благодарность за помощь и содействие в подготовке столь серьезного издания президенту Международной ассоциации аналитической психологии г-ну Т. Киршу, семье К. Г. Юнга, а также переводчику, тонкому знатоку творчества Юнга В. В. Зеленскому, активное участие которого сделало возможным реализацию настоящего проекта.В. Савенков, директор издательства «Ренессанс»

Карл Густав Юнг

Культурология / Философия / Религиоведение / Психология / Образование и наука
Введение в Ветхий Завет Канон и христианское воображение
Введение в Ветхий Завет Канон и христианское воображение

Это одно из лучших на сегодняшний день введений в Ветхий Завет. Известный современный библеист рассматривает традицию толкования древних книг Священного Писания в христианском контексте. Основываясь на лучших достижениях библеистики, автор предлагает богословскую интерпретацию ветхозаветных текстов, применение новых подходов и методов, в особенности в исследовании истории формирования канона, риторики и социологии, делает текст Ветхого Завета более доступным и понятным современному человеку.Это современное введение в Ветхий Завет рассматривает формирование традиции его толкования в христианском контексте. Основываясь на лучших достижениях библейской критики, автор предлагает богословскую интерпретацию ветхозаветных текстов. Новые подходы и методы, в особенности в исследовании истории формирования канона, риторики и социологии, делают текст Ветхого Завета более доступным и понятным для современного человека. Рекомендуется студентам и преподавателям.Издание осуществлено при поддержке организации Diakonisches Werk der EKD (Германия)О серии «Современная библеистика»В этой серии издаются книги крупнейших мировых и отечественных библеистов.Серия включает фундаментальные труды по текстологии Ветхого и Нового Заветов, истории создания библейского канона, переводам Библии, а также исследования исторического контекста библейского повествования. Эти издания могут быть использованы студентами, преподавателями, священнослужителями и мирянами для изучения текстологии, исагогики и экзегетики Священного Писания в свете современной науки.

Уолтер Брюггеман

Религиоведение / Образование и наука
История Тевтонского ордена
История Тевтонского ордена

Немецкому ордену Пресвятой Девы Марии, более известному у нас под названием Тевтонского (а также под совершенно фантастическим названием «Ливонского ордена», никогда в истории не существовавшего), в отечественной историографии, беллетристике и кинематографии не повезло. С детства почти всем запомнилось выражение «псы-рыцари», хотя в русских летописях и житиях благоверных князей – например, в «Житии Александра Невского» – этих «псов» именовали куда уважительней: «Божии дворяне», «слуги Божии», «Божии ритори», то есть «Божии рыцари». При слове «тевтонский» сразу невольно напрашивается ассоциативный ряд – «Ледовое побоище», «железная свинья», «колыбель агрессивного прусско-юнкерского государства» и, конечно же, – «предтечи германского фашизма». Этот набор штампов при желании можно было бы продолжать до бесконечности. Что же на самом деле представляли собой «тевтоны»? Каковы их идеалы, за которые они готовы были без колебаний отдавать свои жизни? Пришла наконец пора отказаться от штампов и попытаться трезво, без эмоций, разобраться, кто такие эти страшные «псы-рыцари, не похожие на людей».Книга издана в авторской редакции.

Вольфганг Викторович Акунов

Культурология / История / Религиоведение / Образование и наука