Иисус говорит: Peace!

– С ума сошел? Я просто хочу сходить на Никонова, посмотреть на халяву.

Мы направлялись в клуб «Mod», что на Конюшенной. Леха Никонов будет играть с ребятами спагетти-панк. И читать стихи. Вокалист и музыкант с него нулевый, но поэт настоящий. Как Есенин или Маяковский. Проштампуют еще нас на входе.

– А ты раньше на его концертах не была?

– Недосуг.

– И мне не до них, – сказал я. – ПТВП в Новгород прошлой весной приезжали. Выступали в клубе «Фобос».

– О-о! Ну и как? Клуб соответствовал названию?!

Я усмехнулся. Алиса читала не только сценарии Тарантино.

– На сто процентов. Страшный клуб. Рядом с катком. Зимой там был административный листок на двери туалета: «Вход в коньках строго запрещен!».

Алиса фыркнула и почесала нос. Я сделал вид, что не заметил этого.

– На ПТВП народу тогда, весной, набилось туева хуча, и очень жарко было, потому что вентиляция сломалась. И половины концерта не прошло, как бабка-вратарь…

– Кто?

– Вахтерша.

– А-а. Продолжай…

– Бабка-вратарь вызвала ментов.

– Почему?

– На концерте было много несовершеннолетних. И все пьяные. И группа, кажется, удолбалась перед выступлением в говно. Вахтерше это не понравилось. Менты, само собой, к молодежи примчались быстро. Врубили свет в зале, отключили Лехе микрофон…

– А он что?

– Взял другой микрофон. Когда и его отключили, взял третий, который барабаны подзвучивал. Тогда вообще аппарат отключили, но Никонов послал их всех и продолжал петь и читать стихи без сопровождения. Обливался потом и читал.

– И что потом было?

– Потом его менты стащили со сцены и куда-то поволокли. Дальше я не знаю.

– Мне многие его стихи, – сказала Алиса. – Кажутся грязными. Поэтому не ходила.

– Многие его стихи и есть грязные. Как и песни. Но есть и несколько чистых. Я их тоже не сразу услышал. Зато когда услышал… да на фоне прочего…

– Что изменилось?

– Они настолько чистые, что за них можно всю остальную грязь простить.

Мы дошли до Грибанала и повернули к Спасу, который на крови. Вечер был замечательный. Небо отодвинулось от крыш, апрель набирал силу. Ветер был сырой, но уже не такой холодный. Сновали под ногами деловитые голуби. В канале курсировали утки.

– Здесь можно купаться?

– Где?

– В канале.

– Конечно.

– Что, правда?

– А почему бы и нет, – пожала плечами Алиса. – Зараза к заразе не пристает.

– Глядя на тебя, можно подумать, что пристает, – парировал я.

– Не остри.

– Сама не остри.

Показался Русский музей. Как верно пел Борис Борисович: даже в Русском музее не забаррикадируешься от красоты. Я взглянул на носы своих ботинок. Они были в грязных брызгах. Перевел взгляд на обувь Алисы. Она была идеально чистой. Как им это удается? Ведь идем вместе, темп одинаковый, по одним и тем же лужам…

– А ты поэзию любишь, что ли? – спросила Алиса.

– Я стихи хорошие люблю. Теперь настоящие поэты почти вывелись. Потому что музыкальные тексты, пусть и такие мощные, как у БГ, Макаревича или Кормильцева из Наутилусов, – это все же не стихи. Бродский был, но умер. Стихов гениальных оставил достаточно, а подражателей – даже больше, чем твой Тарантино. Вывелись именно поэты. Пишут, пишут. Верлибрами разными друг в друга кидаются. Петушатся. А как припрет: сочиняют за штуку-другую баксов поганенькие памфлетики на заказ для политических партий… Хорошие стихи писать сложно! Не только в техническом плане. Честным надо быть, абсолютно честным, чтобы это делать… Жить надо, как пишешь…

Алиса поморщилась.

– Ты щас говоришь, как моя тетушка говорила, когда у нее климакс начался.

Я закусил губу. Стало обидно. Но Алиса права. Та же высокопарная болтовня.

– Смотри, – дернула она меня за рукав. – Котяру вон под фонарем видишь?..

– Ну, вижу.

– Без «ну». Тень от него клевая, да?

– Похожа на тень располневшего Бэтмэна.

Алиса пихнула меня в бок.

– Что?! – сказал я. – Она действительно похожа на тень располневшего Бэтмэна!

– Шутка, повторенная дважды, смешнее вдвойне?

Положительно мне симпатична эта девушка.

Мы опять повернули. А на концерте в «Фобосе» я лично не присутствовал.

Я увидел рыжее здание, затянутое целиком зеленой сетью: напоминало плесневую вуаль на конопатой невесте. Еще был синий заборчик с редкими промежутками, через которые следует попадать в разные помещения неформального типа. У одного такого промежутка толпились эмоподобные подростки. Ничто не ново под луной.

– Пришли, – констатировал я. – Трэш-бар.

– По сравнению с ними, – сказала Алиса, кивая на толпу подростков. – Ты уже выглядишь старпером.

– Да пошла ты, дура! – ласково сказал я.

– Сам пошел, идиотина! – не менее ласково ответила Алиса.

И мы двинулись вперед.

16

– Куда ты на красный прешь, дебилоид?! – заорал, высунувшись из вишневой «девятки», мужик с густыми, как у Сталина, усами и запоздало бибикнул.

– Не ори.

– Че ты сказал?! – воинственно бросил мужик, но из машины вылезать не стал: поосторожничал. – Ты не вякай там!..