Иисус и победа Бога

У нас нет свидетельств, что кто–либо до или после Иисуса говорил о себе нечто подобное. Поэтому неудивительно, что у нас нет и свидетельств существования закона против богохульства, запрещающего говорить подобные вещи. Но с учетом обвинения в лжепророчестве (уже висящего над Иисусом) и мотива «двух властей» (предполагаемого аллюзией на Дан 7), реакция Каиафы, как ее описывают Мф 26:65 и Мк 14:63–64, мне кажется в целом правдоподобной. В числе прочего, это объясняет Ин 19:7, где первосвященники говорят Пилату: «Мы имеем закон, и по закону нашему он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим»[1958]. Как я уже отмечал в главе 11, без отсылки на Дан 7, фраза «Мессия, Сын Благословенного» (Мк 14:61) означает просто «истинный давидический царь». А так у фразы возможен новый смысл: «тот, кто воссядет одесную Бога Израилева». Остается лишь одно возражение против исторической достоверности этой сцены: Иисус никогда бы не сказал и не подумал ничего подобного. Его мы разберем в следующей главе.

…Итак, почему же казнили Иисуса? Что касается мотивов еврейских властей, то тут ответ носит комплексный характер. Они выдали его римскому префекту по следующим причинам:

1) Многие считали Иисуса «лжепророком, сбивающим Израиль с пути». Особенно распространена эта точка зрения была среди фарисеев. Возможно, ее придерживались и первосвященники;

2) В частности, они рассматривали акцию Иисуса в Храме как удар по центральному символу национальной жизни и присутствия ГОСПОДА со Своим народом;

3) Хотя Иисус не был вождем вооруженного восстания, он считал себя в каком–то смысле Мессией, а потому мог оказаться в центре серьезной революционной активности;

4) Прагматическая сторона вопроса: Иисус был опасной политической помехой. Его поступки могли спровоцировать карательные меры Рима по отношению к Храму и народу;

5) В ключевой момент слушаний Иисус не просто признал вышеуказанные обвинения, но сделал это, кощунственно поместив себя рядом с Богом Израилевым.

Поэтому еврейские вожди могли представить Иисуса Пилату как смутьяна, а своим еврейским современникам (и последующему раввинистическому иудаизму!) - как лжепророка и богохульника, сбивающего Израиль с пути. В их же собственных глазах он теперь представлял серьезную политическую угрозу. А значит, с какой стороны ни посмотри, Иисус должен умереть.

Конечно, вынести такой вердикт было недостаточно: требовалось убедить Пилата утвердить и исполнить приговор. Однако без него казнь бы не состоялась: сам Пилат не стал бы выдвигать против Иисуса эти обвинения, а если и стал бы, то, наверное, лишь приказал бы его бичевать[1959]. Решение Пилата — необходимая и достаточная причина распятия Иисуса. Откажись он уступить, Иисуса бы подвергли бичеванию и отпустили. Теперь же все было решено… Как мы видим, к такому результату привело переплетение целого ряда причин. Однако у нашей гипотезы есть важные достоинства. Она не противоречит первоисточникам. Она лишена предубеждений в пользу еврейских или римских властей: Пилат — не лучше Каиафы. Гипотеза объясняет (во многом благодаря своей комплексности) разнообразие подходов в языческой, еврейской и раннехристианской литературе[1960].

Но не будем забывать и о роли узника. В конце концов, он мог бы и избежать ареста[1961]. Он мог бы попытаться успокоить Синедрион. Он мог бы сказать Пилату, что угрозы общественному порядку не представляет, — как это сделали его правнучатые племянники перед Домицианом[1962]. Иными словами, у Иисуса была возможность повести себя совершенно иначе. Тогда его оправдали бы или отпустили после легкого наказания. Поэтому необходимо признать: одной из причин его смерти стал его собственный выбор. И теперь мы должны обратить наше внимание к самому Иисусу и снова спросить: почему все–таки Иисуса казнили? На сей раз ответ будет иметь отношение к его складу ума.

4. Намерения Иисуса (1): ключевой символ

(i) Введение

Собирался ли Иисус умирать той смертью, какой умер, и если «да», то почему? Я уже отмечал, что для историка этот вопрос вполне правомерен, и в качестве обоснования проводил аналогию с тремя очень разными людьми, жившими приблизительно во времена Иисуса: Сенекой, Элеазаром и Игнатием Антиохийским[1963]. Во всех трех случаях мы имеем полное право спросить о намерениях субъекта, исследовать склад ума, который эти намерения породил, а также мировоззрение, внутри которого такой склад ума стал возможен.