Иисус, или Смертельная тайна тамплиеров

Утром этого дня Жак де Моле, великий магистр ордена, Жоффруа де Гонавиль, командор Пуату и Аквитании, Жоффруа де Шарне, командор Нормандии, и Юг де Пейрандо, великий визитатор ордена, были взяты из своих камер в крепости Тампль и доставлены на остров Сите. Там кардинальская комиссия, в состав которой входили Арно де Фарж — племянник Климента V, Арно Новелли — монах из Сито, пенсионер Франции, Никола де Фреовиль — доминиканец, некогда духовник и советник короля, Филипп де Мариньи — его родственник, архиепископ Сансский, и еще несколько епископов и знатоков декреталий, велела воздвигнуть перед папертью собора Богоматери помост, чтобы публично зачитывать признания и окончательный приговор,

Тамплиеров возвели на помост и поставили на колени. Один из кардиналов взял слово и начал чтение. Когда он дошел до означенного приговора, присуждавшего Моле и его братьев к пожизненному заключению, то есть к «заточению навечно», и чтобы их питанием были только «хлеб скорби и вода горести», представители Филиппа Красивого вздрогнули.

Было уточнено: милость, дарованная им, стала следствием того, что они «искренне покаялись в своих прегрешениях». Но в этот момент, совершенно неожиданно для судей, заговорили великий магистр и командор Нормандии и, перебив кардинала, обратились одновременно к инквизиторской комиссии и к толпе, заявив: все, в чем они признались на допросах, — ложь. Они утверждали, что все их признания были сделаны только из почтения и доверия к папе и королю, обещавшим за это им свободу, и выразили энергичный протест против приговора кардиналов, особенно архиепископа Сансского Филиппа де Мариньи, обвинив их всех в нарушении слова папы и короля.

Мотивы резкой перемены в поведении Моле и Шарне легко понять. Признания им ничего не стоили, но свобода для них была всем. Свобода означала сначала возвращение к великому тамплиерскому плану, потом следование ему и, как знать, его реализацию. А теперь свободы больше не было. Вместо нее было нечто худшее, чем смерть: медленное разложение, физическое и духовное, в подземном застенке, где узник прикован к стене, из которой порой сочится вода, в одиночестве, в полумраке и в безмолвии более тяжком, чем могильное. И во всем этом единственная надежда — на спасительную смерть, которую ускорят истощение и хроническая дизентерия. Для такого старика, как Моле (ему исполнился семьдесят один год), ничего более не ожидавшего от жизни, как и для Шарне, немногим младшего, выбор был сделан. Пребывание в камере может длиться годы. Напротив, примеры и опыт доказывали: отказ от признаний и нежелание их давать ipso facto [тем самым (лат.)] влекут за собой смерть в огне. Конечно, мучительную, но тем не менее быструю и в конечном счете гораздо менее ужасную, чем медленное гниение в безвестности темной камеры, когда столько существ снаружи наслаждается жизнью при свете дня.

Для Моле и для Шарне решение было принято. Во время произнесения роковой фразы их взгляды встретились, и они поняли друг друга. И раздался голос великого магистра: «Сеньоры, мы, мой брат и я, протестуем против того, как здесь использовали наши вчерашние слова, произнесение коих не имело иной цели, кроме как удовлетворить короля Франции и папу, нашего государя. И если из-за того, что было признано нами ради их удовольствия и во изъявление нашей покорности, мы, мой брат и я, должны отныне томиться в какой-то тюрьме, то мы громогласно объявляем, что означенные король и государь папа заранее заверяли нас, и почти клятвенно, что нам не будет причинено никакого вреда, зла или насилия. Делая это, мы провозглашаем свои признания, достигнутые как пыткой, так и хитростью и обманом, недействительными и не имевшими места и более не признаем их подлинными…»

Это ошеломило всех. Кардиналы немедленно передали узников в руки прево Парижа, присутствовавшему здесь, чтобы на следующий день он привел их снова. И четырех осужденных отвели обратно в их камеры в Тампле. В то же время новость донеслась до Филиппа Красивого, который сразу же созвал свой совет, не пригласив на него ни одного духовного лица. Здесь решили, что вечером великий магистр и командор Нормандии будут сожжены на острове Дворца, между королевским садом и монастырем Августинцев. Мертвенно-бледный от ярости, король уточнил, что их сожгут «на медленном огне». Возможно, он догадался, почему они отказались от данных показаний.

Немедленно на Остров евреев, названный так потому, что здесь уже сожгли нескольких раввинов и талмудистов, упорно отрицавших божественность Иисуса, доставили и сложили кучами дрова, необходимые для двух костров-близнецов. Горючего материала должны были принести сравнительно немного, чтобы продлить мучения, согласно «воле короля, нашего государя». То есть каждый приговоренный, чтобы умереть, должен был обойтись не более чем кубометром дров.