Я вышел из больницы наполненным свежими чувствами и энергией. Перед этим, кроме последнего дня я чувствовал себя таким уравновешенным, что постоянное желание покинуть больницу сменилось равнодушием. Мне было хорошо и в больнице. Я находил и здесь смысл своему существованию. Теперь я не сомневался, что выздоравливаю, и что лечение меня вылечивает. Пока находитесь в больнице, не приближайте к себе кого-нибудь ближе, чем остальных людей. Душа должна быть уравновешенной. Есть опасность, влюбившись в кого-нибудь из -за вашего понимание чьей-то души, стать бесплатным душевным донором, так же как и материальным - в плане ваших передач пищевых продуктов, в то время как он останется лишь равнодушным потребителем у вас. Его желание станет вашим, и вы будете постоянно находить себе оправдание вашей покладистости его просьбам, а после терпеть боль.
17-1-98.
Сравнивая сейчас то, что на самом деле происходило у меня внутри, я не сомневался, что В.И.Ленин в 22 -м году в горках, когда его нашли в кочегарке, силящимся что-то сказать, тоже переживал Страшный Суд и без сомнения узнал его, так как, несмотря на атеизм, в вопросах Библии он разбирался не хуже попов. Он сам увидел, о чем Библия, и что он сделал со страной, оторвав ее от Бога.
Утром матушка попросила у меня Библию, после моих объяснений, что такое трансцендентность, царство Божие и вечная жизнь, что это одно и тоже - у меня получилось это ей объяснить, и легла ее читать. Результаты превзошли все ожидания. Я почувствовал силы к жизни. Весь день я проработал руками по наведению порядка в доме, согласовывая с матушкой все необходимые вопросы. Ругани почти не было, так как я имел возможность объяснить мотивы прежних своих поступков и желаний по ремонту, а они имели здравый смысл. Матушка завалила меня работой, которая тоже была мне по сердцу. Я приготовил поприще для ее действий - куда можно укладывать в законченном виде вещи в кладовке. Библию читала она всего минут 20 -30. Вечером взяла снова. Самое, что появилось, новое - это то, что я имею право на самостоятельность действия, а не выискивание путей возможностей тела поступить так или иначе. Я поступал, не теряя самоощущения себя -привычного чувственного самоощущения - от головы до ног. Непривычным и одновременно привычным было то, что я могу говорить без комплексов, не задумываясь как все сказанное я буду забывать и раскладывать информацию - убирать ее от своего взора. Лег спать я в одно время с матушкой.
Ночью снились страшные сны -точнее один сон всю ночь до утра. Я беру полосу препятствий с автоматом, заряженным боевыми патронами. Такие же патроны у курсантов, которые охраняют эту полосу. Я стреляю в них, они стреляют в меня. Я не хочу этого делать, но условия прохождения этой полосы неумолимы. К пяти часам утра договорились до компромисса. Меня никто не подстрелил, но от этого не легче, так как столько ненужных жертв, к тому же не верится, что меня не смогли бы подстрелить. В пять утра проснулся и почувствовал, что вчерашнее самоощущение осталось со мной. Тем не менее я сел попечатать прежде, чем уснуть дальше.
18.1.98 Произошел конфликт с матушкой потому, что она отказывалась оставить кухонные дела и сесть читать Библию во время, как у меня начались ломки. Я отказывался ее понимать. Еда была почти приготовлена. И доваривалась сама. К тому же и я мог присмотреть за ней. После конфликта я сварил себе картошки, так как матушкино приготовление не лезло в горло. Но, тем не менее, ел и ее картошку тоже. Особенно, когда она ушла из дома по делам. Я не мог остановиться. По тем энергетическим коридорам, которые были чисты, я подходил и не мог противостоять себе, отказываясь от ее еды. У меня словно не было силы воли. Это был мир совсех других законов бытия, чем традиционный человеческий.
Вечером зашел Ваня Медов позвонить. Спросил, принести ли гантели. Я сказал, что они пока не нужны.
В палате со мной лежал один парнишка, убивший мать. Как он сказал, она его травила, что-то стала сыпать в еду, от чего его рвало. Сейчас он получал за содеянное сполна. Его обостренные черты лица были словно лишены индивидуальности. Мне было понятно - убив мать, он лишился собственной чувственной сферы. Без сомнения, он переживал глубокий духовный кризис. По отношению к окружающим он был беззащитен. Он был моим ровесником, но его покорность не имела границ. Он танцевал по просьбе желающих в то время, когда кто-то играл на гитаре. Каждое утро он убирал чью-нибудь палату, а то и две и другие грязные территории отделения. Я стал было заступаться за него, но от него самого не было ни малейшего сопротивления, и я понял, что тащить на себя вторую карму мне просто глупо - не по силам. Может, ему лучше от покорности. Действительно - мне на него было тяжело смотреть, а он выполнял все с легкостью.
20.1.98