В начале марта я стал обнаруживать, что все это время жил чужими чувствами, то есть по сути чужой жизнью, разве что только идя по своему пути. Моя индивидуальность, видимая мной двойной искрящейся полоской и прикрепленная к Славиному и пастора церкви "Новое поколение" филиалам стала смещаться на мою кору больших полушарий.
Однажды, рассказывая одному парню про причины своего попадания в больницу, я увидел что на мое сознание наложена выработанная полость филиала Вадима. Создавалось ощущение, что моя голова окружена черной сферой и находится в ее глубине, что так и было на деле. Полное понимание видения было сразу. Переживания были лишь по поводу того что может что-нибудь случиться на физиологическом уровне.
Матушка собралась ехать на Сахалин, но почему-то откладывала отъезд. В этом я начал чувствовать недоверие ко мне. Она будто не знала что от меня можно ожидать и словно ждала, что вот вот я себя должен буду как-то проявить.
Хотя я ее и понимал, тем не менее это недоверие не могло меня не задевать по-человечески. Тем более, что несмотря на свой характер я не давал не только ей, а вообще кому-бы то ни было думать о себе так, как думали обо мне многие. И однажды меня словно прорвало. Я начал кричать на нее, отправляя ее в поездку. У меня словно произошел какой-то срыв, словно что-то случилось. Одновременно, крича, я чувствовал некую силу над левым полушарием, по зову которой я делал это.
Вечером раздался телефонный звонок с Сахалина. Звонила сестра. Она сказала, что Борис попал в автокатастрофу и сейчас лежит в реанимации. Танин филиал, проходя за моим сердцем, заканчивался над головой над левым полушарием. У меня было такое чувство, что то, что сейчас находится над ее головой в виде ее мыслей о случившемся, по закону параллельности находится и над моей головой в том же виде.
По мере восхождения сознания я пересекал слои психики, в которых хранилась самая разнообразная информация.В том числе и такая, которая не несла радости. Например, я прочитал чувством, что зримо было в виде застывшего непонятного видения, про то, два близких мне человека буквально убивают друг друга, не находя путей к сердцу своего родственника. Расстояние при этом, понятно, не имело значения.
Дальше я наткнулся на унижение Павитриным меня в 89-м году:
Однажды раздался телефонный звонок.
-Здравствуйте.
-Здравствуйте.
-Это Михаил Викторович?
-Он самый.
-Это Вадим Трифонович звонит.Твоя мама дома?
Слово "мама" он сказал так, будто он был моим папой. Он не спросил ни о моих делах, ни о чем другом, как будто последний раз мы встречались вчера, а не полгода назад.
Поговорив с ней, он пришел. Оказалось, его родители уезжают в Танзанию по контракту и им нужна справка по состоянию их здоровья. Матушка тогда работала в областной поликлинике доверенным врачом и могла дать такую справку, в то время как официальный путь требовал много времени, чтобы получить такую справку.
Когда Вадим пришел к нам, он со мной почти не разговаривал, будучи занят очень важным делом. И смотрел на меня тоже снисходительно. Я был унижен так, как только можно было быть униженным. На уровне этого унижения у себя в голове и сейчас я колебался долгое время вместе с ростом сознания, пока воспоминания о том приходе Павитрина не перестали приносить мне боль.
После этого моего прихода к Ольге Ивановне Козловой -врачу-психологу под одно прекрасное утро мне приснился мрачный сон, в котором Ольга Ивановна в страхе убегала от меня. Этот сон я пережил всей душой, так как не хотел такого исхода отношений с Ольгой Ивановной. Помимо личной приязни, отношения с Ольгой Ивановной давали мне надежду на то, что я не буду оттолкнут врачами от помощи им. Очередной мой приход к Ольге Ивановне подтвердил слова Матери -Мирры Ришар- о том, что сны - это транскрипция дневной и вообще объективной реальности. Правда, этот сон имел право мне присниться. Я принес Ольге Ивановне рукописный листок с описанием моего супраментального опыта. Отдавая ей его, я с какой-то не своей, выглядевшей как моей, злостью сказал:
-Ее (моей матушки) ответ меня взволновал не потому что я - дурак, а потому что он подтверждал мои мысли.
Говоря слово "дурак", я покрутил пальцем у своего виска со всей силой вложенных в него эмоций. Просто я не мог от себя отдифференцировать энергию известной личности, наложенную мне на правое полушарие.
-Михаил, так ведь об этом никто и не говорит, -залепетала Ольга Ивановна, в страхе отпрянув.
Но чувство юмора у меня оставалось здоровым, как и смех, который из меня вырвался, когда я взглянул на Ольгу Ивановну. Последний оставался настолько здоровым, что она, глядя на меня, тоже начала смеяться.