Иисус Христос или путешествие одного сознания (Часть 2)

Тренировки в ДОРА помогали мне существенно. В своем черном адидасе я сам себе я напоминал Брюса Ли и, вкладываясь в движения, делал их, словно выполняя его духовный завет. Но внешне в движениях я походил на него нечасто, а если и пытался ему подражать, то только в тех движениях, которые у него выглядят классическими. Однажды у отспарринговавшегося парня я попросил его боксерские перчатки и предложил его сопернику продолжить со мной поединок. Этому парню было около двадцати, может, чуть больше. Ко мне он отнесся снисходительно. Поединок, как и любое новое, забытое старое, оживил во мне массу воспоминаний, равно как и дал понять, что я уже другой человек. Теперь я не спешил бить соперника, хотя и не щадил его, когда он открывался. Я словно чего-то ждал. Противник был от меня закрыт, а его несколько презрительное отношение ко мне разжигало во мне желание его наказать, что я в себе терпеливо осаживал. Один раз я пропустил удар в голову, отчего посыпавшиеся из глаз искры и невесть откуда всколыхнувшаяся в голове чернота и неприятные преднокдаунские чувства вместе с ощущениями каких-то микрорасслоений в психике меня еще больше сконцентрировали и послужили мне предостережением. В это время взглядом в зал я выхватил то, что парни почти все пооставили тренировку и смотрят на нас, хотя на прежние спарринги внимание обращали немногие. И вскоре сбылось то, что я, оказалось, ждал. В один прекрасный момент мой противник вдруг как бы ахнул и, широко раскрыв глаза, раскрылся весь. В одно мгновение я осознал, что сейчас я благодаря своему присутствию духа вылетел из его стереотипов восприятия, и что поединок окончен. Ситуация, понятно, была не боевая, тем не менее меня поразило и в то же время не поразило, так как я знал ответ, то, что я его, раскрывшегося, не ударил. Поразило потому, что раньше бы я это сделал непременно. Сейчас же достаточно было одного понимания того, что я сильней и выиграл. То, что я и спонтанно и сознательно не ударил его, показало мне, что моя душа действительно едина с окружающим. Искра радости была такой, какую переживают пришедшие к Истине.

В это время я начал замечать, что посещения мной особенно коллективных организаций окутывают меня какой-то субстанцией, видимую мной внутренним взором. Эта субстанция, несмотря на то, что была моим полем, действовала на меня еще и независимо от самого себя. Когда я работал на огороде, ко мне откуда-то сверху выплывали новые, до того не бывшие в моем лексиконе слова: "помазание", "левиты". Собственно я осознавал, что это и есть "помазание - объединение с коллективом общем полем (духом). Дух церкви был мягким и белым. Он залечивал все мои раны и нес успокоение. Благодаря ему голоса, еще слышимые мной, некоторые из которых еще несли некоторую тревогу, стали успокаиваться. Дух спортзала нес несколько официальный и соревновательный оттенок,и дома я ощущал себя так же, как и в спортзале. Когда подходило время, я начинал чувствовать зов чего-то родного и нужного мне, несмотря на то, что и от спортзала и от церкви я был свободен. Я понимал, что это мысли людей, ждущих начала службы в церкви или парней - тренировки будоражат меня по закону Эйнштейна - о параллельности всего происходящего. Но это знание ставило передо мной и другой вопрос. Я прекрасно знал, что пастор от меня свободен. То есть, если он допускает такие неискренности по отношению ко всему залу, говоря залу о необходимости иметь страх Божий, а дома, говоря, что Бога не надо бояться, то я для него особого интереса не представляю. Если же я сейчас начну к нему и к церкви привязываться, где гарантия того, что между нами ничего не произойдет, что это не закончится потом для меня душевным срывом. Он меня оттолкнет спокойно, но смогу ли я также спокойно уйти? Я же сейчас привязывался к церкви, самопроизвольно, быстро и на расстоянии.

Я чувствовал превосходство над людьми, зная действительные источники влияния на мои действия. Но это превосходство в понимании вместе со знанием не избавляло меня от тех же влияний, и часто в отличие от беззаботных людей, осуществляющих свои желания не задумываясь, я застревал в таких противоречиях в поисках своей самостоятельности, что с радостью бы отдал свое понимание этим людям на время посмотреть, что есть что.

Как я должен был относиться к церкви, видя этот, так сказать, узаконенный Богом вампиризм, зная, что привязывая прихожан, к церкви, пастор сам остается освобожденным от нее? Зная, что подобные неискренности духовенства рождают в душах людей в лучшем случае слова: "Нет, и в церкви все не так", а в худшем случае - душевный конфликт? Послушав одну проповедь одного, наверное всемирно известного литовского пастора, русского по национальности, я тоже обратил внимание на то, что он в своих глазах унижает прихожан. Он также играл словом "омэн", а когда он просил у Бога милости уходящим прихожданам, кладущим ему пожертвования, в его словах звучала едва скрывающаяся ирония.

-Как тебе он? - восторженно спросил меня Саша.

-Мне не нравится его отношение к людям.