Иисус Христос или путешествие одного сознания (главы 1 и 2)

16-го мая, идя с огорода, я увидел над головой слова "Ури Геллер", напомнившие мне о книге, которую я Вадиму пообещал еще осенью. Сейчас мне их созерцать было больно. Не хотелось нести ему ее, так как это носило вид выслуживания. Но очень желая освободиться от своего обещания, я, сходив к Лене Куропову, кому уже подарил ее на день рождения, взял ее на 4 дня. Чувство говорило мне, что отдача книги Вадиму станет для меня недюжинным испытанием. Поэтому срок чтения я ограничил до двух дней, два оставив себе. После относа ему книги я приготовился. Мои чувства оправдались. Над моей головой возникало какое-то зеленое поле, у которого чувствовалась взаимосвязанность с Вадимом. Иногда справа от моей головы в пространстве виднелось огромное лицо Вадима с ехидной ухмылкой. Часто верх моей головы сжимало губкой, из-за чего я начинал чувствовать себя выжимающимся из своего тела. Во время этого часто из-за каких-то внешних эманаций меня шкивало из стороны в сторону. Я ограничился в выходах на улицу и все силы направил на выдерживание этих двух дней. Несколько раз, рванувшись было бежать забирать книгу, я все же нашел в себе силы дотерпеть до вечера второго дня. С его приближением меня начала заполнять энергия, покрывая все переживания. Я, с приливом гордости за вынесенные испытания и радости за освобождение перед кем бы то ни было, пошел к Павитрину. Он меня встретил с прежним духом соперничества. Но он меня не понимал. Я просто не обращал на его соперничество никакого внимания. Я просто хохотал. Если не вслух, то внутри себя. Забрав книгу, я со смехом над его попыткой сказать последнее слово, ринулся вниз по лестнице.

В конце мая раздался телефонный звонок. Звонил Саша Гостев: "Миша, поедешь в Москву?" Он искал рынок сбыта товаров. 5 дней стоя, как на панели, с товаром, в городе, где тебя никто не знает были существенной помощью в обретении непосредственности в общении, а то есть и духовной свободы. Торгуя, я непосредственно понимал Гурджиева (или Гаджиева -Б.М.), отправлявшего интеллигентов просить милостыню, а девственниц на панели для слома их эго, привязанного к телу. Перед отъездом, когда я зашел к Павитриным спросить у них, не нужно ли им что-нибудь в Москве, с Вадимом у нас случилось непонимание, и я в очень резкой форме вернул ему то, что он мне сказал. Идя по Москве, я чувствовал боль в сердце и думал, что это переживает Вадим по поводу моего и его взаимного унижения, в то время как меня он унизил бессознательно, отдав 2 неиспользованных билета на московский трамвай как ненужность и нелицеприятно отозвавшись об одних людях, что, по-моему, он не имел права делать, так как сам, как я считал, был не лучше.Написав это же на этих трамвайных билетах я, гонимый бурей чувств, отнес их в почтовый ящик его родителей. Тем не менее, Олин заказ я привез.

Перед моим днем рождения ко мне позвонил Игорь Сатпремов: "Мы придем к тебе с Вадимом". На свою беду он, говоря о своей работе, сказал, что в паспортном столе нашел мою карточку, в которой осталось еще мое прежнее санитарское место работы. То, как он это сказал, меня задело очень сильно. Мне показалось, что он хочет меня унизить, напоминая мне о моей работе санитаром. На следующее утро, написав ему и Вадиму записки, я уехал на огород очищаться: "Игорь, не надо ко мне приходить на день рождения с ловящим и припахивающим (слова Вадима во время разговора) Вадимом. Вспоминаются рдеющие уши на дне рождения у Марии Федоровны, когда она спросила, не милиционером ли ты станешь после ВЮЗИ. Это я к твоим словам о моем прошлом санитарстве". "Вадим, не надо приходить с Игорем ко мне на день рождения. Я не собираюсь исправлять ошибки воспитания, оставленные вашими родителями - ваши страхи остаться в "кочке", от которых вы иэбавляетесь за счет чужого здоровья". Уши Игоря были для нашего класса явлением, которые Павитрин возвел в ранг нарицательного, когда Мария Федоровна -наш классный руководитель - ставила классу в пример прическу Игоря, когда он только пришел к нам новеньким. А после окончания ВЮЗИ он становился следователем.

Вадим же в письме десятилетней давности писал мне, что проходя в институте военные сборы, он впервые в жизни понял, что не один такой на белом свете, и это чувство зацепило его страхом остаться "в кочке".