Он говорил: «Вы есть чаша и вы есть вино. Пейте самое себя до донышка и вспоминайте меня».
Во время нашего пути к югу он сказал: «Иерусалим, стоящий в преддверии высот, обрушится, как сруб гнилой, и изолированный им от людей один останусь я.
Храм мрачным маревом укутан, никто не узнает лиц своих собратьев, ибо опасность ослепила всех».
И когда добрались мы до Вифании, потребовал он: «Пойдемте в Иерусалим. Город заждался нас. Я хочу говорить со множеством. Я зажгу пламя многих, но в моей казни вы все обретете жизнь новую и свободу. У Иудеи будет свой царь, она обратит в бегство легионы Рима.
Но не я царь Иудейский. Диадема Слова создана для иной головы. И кольцо Соломона тесно для моего пальца.
Но я буду бурей в этом небе и песней в ваших душах.
Я останусь в вашей памяти.
Люди назовут меня Иисусом Помазанником».
Все это говорил он на пути в Иерусалим пред самым въездом в город. И слова его врезались в наши сердца, как будто их выбивал скульптора молоток.
Но был ли Богом он? Он не был Богом и не был он царем Иудейским. Он был тремя временами года пророков.
Свидетельские показания Нафанаила
Они говорили, что Иисус из Назарета был смиренным и кротким.
Они говорили, что он был справедливым человеком, законопослушным и тому подобное, короче, был слабаком, и часто его сбивали с толку строгость и сила противников; и что если доводилось ему сталкиваться с людьми авторитетными и уважаемыми, он становился подобен агнцу пред рыкающим львом.
Но я говорю, что Иисус пользовался уважением среди людей, он был ведом бедноте и проповедовал на холмах Галилейских и в городах Иудеи и Финикии.
Этот человек нашел в себе силы сказать: «Я живу, а значит, иду путем истины».
Этот кроткий и любящий человек смог заявить: «Я — в Боге, Отце нашем; а наш Бог, Отец всевышний — во мне».
Этот смиренный человек посмел во всеуслышанье вскричать: «Тот, кто не верит в меня, не верит ни в саму жизнь, ни в жизнь вечную!».
Этот нерешительный человек говорил: «Я пришел дать вам не мир, но меч».
Ведь осмелился он, мягкотелый слабак, сказать: «Царство мое выше ваших царств земных».
Он нашел в себе немыслимое мужество повторять все вновь и вновь: «Уничтожьте эти храмы, и я возведу вам новый в три дня».
Да смог ли бы трус пред лицом власть имущих выкрикнуть: «Лжецы, сквернословы, мерзавцы и дегенераты!»?
Смог ли бы трус сказать властителям Иудеи все это? Кроткий и смиренный?
Нет. Орел не создает гнездо свое в ветвях плакучей ивы.
Я испытываю отвращение, слыша, как называют Иисуса смиренным и кротким, справедливо-законопослушным с жестокосердными. Может быть, Иисус и не был Богом, но ничтожным его тоже не назовешь.
Да, мое сердце задыхается от отвращения к таким глупцам, говорящим так. Горний дух не может быть беспечно-кротким и доверчиво-смиренным.
Свидетельские показания Сабы Антиохийской
В тот день я услышала Савла из Тарса, проповедовавшего Христа среди иудеев города сего. Теперь он звался Павлом, апостолом Кротчайшего.
Я знала его еще в юности, и в те дни он преследовал друзей Назаретянина. Я помню его экстаз страстный, когда товарищи его побивали камнями блестящего юношу по имени Стефан.
Этот Павел — странный человек. Его душу не назовешь душой свободного человека. В нем с давних лет на первом плане присутствует животное начало, он — охотник, обожающий наносить раны своим жертвам.
Он не говорил ни об Иисусе, ни цитировал слова его. Он предсказывал Мессию, о котором говорили старики-праотцы.
А сам он — иудей ученый, он обращался к товарищам своим иудеям по-гречески. Впрочем, греческий его слаб, и Савл неправильно произносил слова.
Но он — человек скрытой силы. Скорей всего, Савл сам об этом пока не догадывался.
Те, кто знал Иисуса и слышал его наставления, говорят, что был он человеком мысли, свободным от сегодняшнего дня бытия.
Но Павел упустил шанс отделиться от людей вечного Сегодня, которое вбито в его имя тяжелым молотом обреченности.
Назаретянин учил нас проживать свой час в страсти и экстазе.
Человек из Тарса не видел нашей жизни за древними книгами.
Иисус даровал дыхание в бездыханной казни. И в моей одинокой ночи я верю и я понимаю.
Когда сидел он на скамье, он рассказывал истории, что заканчивались счастливым праздником, а его веселье искрилось пиршественной пищей и вином.
А Павел предпочитал предписывать нам, когда следует преломлять хлеб и наполнять чаши радости.
Он предлагал страдать, позабыв о любви.