Иисус Христос в документах истории

Конечно, и у евреев имелись свои представления о душе (не-феш, руах) и ее посмертном существовании. В 15/16-м псалме читаем: «…даже и плоть моя упокоится в уповании, ибо Ты (Бог) не оставишь души (нефеш) моей в аде (шеол'е) и не дашь святому Твоему увидеть тление» (9-10). Слово «тление» (ПП4) здесь вряд ли можно отнести к душе; скорее всего, это говорится о теле, о плоти, «успокоенной в уповании» [1361]. Псалмопевец выражает надежду, что душа его избегнет преисподней, а тело – тления. Можно подумать, что он надеется вообще миновать смерти и уподобиться тем же Еноху и Илии, живыми взятыми на небо. Однако в другом 48/49-м псалме звучат мысли в духе Пиндара: «…не будет того вовек, чтобы остался [кто] жить навсегда и не увидел могилы (4 – т. е. тления). Каждый видит, что и мудрые умирают» (9-11). Но далее снова говорится: «Но Бог избавит душу (нефеш) мою от власти преисподней (шеол' а), когда примет меня» (16). Из этих слов следует, что хотя тела смертны, души (во всяком случае, души праведников) продолжают жить, не попадают вместе с телом в шеол, но «принимаются Богом». Где? Напрашивается догадка: именно на небесах. Так же можно интерпретировать Пс 55/56:14, 114/116:8, Прч 15:24, Ек 12:7. Похожим образом звучит один из кумранских гимнов, в котором автор (Учитель праведности?) обращается к Богу: «благодарю Тебя за то, что Ты избавил душу мою от ямы (=шеола?) и от Аввадона шеола Ты поднял меня (=душу?) на вечную высоту. И я расхаживал по беспредельной равнине (неба), и я узнал что есть надежда для того, кого Ты сотворил из праха для вечного света» (1QH 3:19-20). Иосиф Флавий прямо говорит о близости еврейских и греческих загробных представлений, когда рассказывает о ессеях: «Они веруют, что, хотя тело тленно и материя невечна, душа же всегда остается бессмертной… как только телесные узы спадают, она, как освобожденная от долгого рабства, радостно уносится в вышину» (Война, II 8.11). Позднее такое учение исповедывали израильские хасиды.

Сам Иисус мог придерживаться как взглядов ессеев, так и веры в вознесение на небо живых праведников, а также иметь по этому вопросу собственное мнение. Что, к примеру, он имел в виду, говоре своим судьям, что они узрят его на небе грядущим на облака небесных (Мф 26:64)? Произойдет ли это после его смерти (ведь уже неизбежен был смертный приговор!) или же он верил, что каким-то чудесным образом спасется от смерти и поднимется к облакам подобно Еноху и Илии? Нам думается, что он верил во второе. Только в таком случае становится неподдельным и глубоким все его отчаяние, когда, будучи распятым и чувствуя неотвратимость смерти, он возопил, цитируя уже упоминаемый нами псалом! «Боже! Боже! для чего Ты меня оставил?» Точнее по-древнееврейски и арамейски: «почему Ты меня оставил?» Конечно, ессейское «радостное вознесение в небеса» освобождаемой души тут ни при чем. Передавая предсмертный возглас Иисуса, да еще в его арамейском звучании, евангелисты Марк и Матфей убедительны как никогда. Нет сомнений, что в этом месте традиция донесла подлинные слова распятого. Мы проникаемся его внутренним состояние в эти его последние мгновения, всем ужасом, охватившим его пред лицом смерти, которая пришла, чтобы доказать ему, что он такой же, как все. В ином случае это безусловно глубокое отчаяние умирающего, хорошо запомнившееся всем присутствующим, становится только минутной слабостью, не более того. Не случайно великий стилист Лука попытался затушевать слишком явную агонию умирающего Иисуса. В его Евангелии распятый обменивается репликами с разбойниками, прощает своих мучителей, а перед смертью цитирует другой, вполне нейтральный псалом: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой» (23:46; Пс 30:6). Евангелиста Иоанна не устроила и эта умелая обработка. Его Иисус-Логос, испуская дух на кресте, торжественно возглашает: «Свершилось!», то есть, – поясняет Иоанн, – свершилось все, что было предсказано о Нем в Писания (19:28,30). Даже беглое сравнение этих мест показывает, в какую сторону развивалось христианское предание и что, вероятно, было в нем вначале.

Вернемся к сообщению Луки о вознесении воскресшего Иисуса. Можно предположить, что рассказ об этом возник еще в палестинской среде, где бытовали разные взгляды на вознесение праведников, но окончательно сложился уже в эллинизированном христианстве. За отсутствием соответствующих иудео-христианских источников очень трудно определить, как именно первые последователи Иисуса соотносили его телесное воскресение из мертвых с последующим восхождением на небеса. В дохристианской литературе нет такого примера, чтобы о ком-либо рассказывалось, что он взошел на небо и после смерти, и в теле, то есть целиком. Вознесение Иисуса как бы объединяет в себе телесное вознесение ветхозаветных патриархов с посмертным вознесением душ праведников согласно эллинистическим воззрениям.