Иисус Христос в восточном православном предании

Этот «антропологический максимализм» антиохийской школы (выражение Г. Флоровского) не позволял создать стройную концепцию искупления. С точки зрения антиохийцев, человеческая природа Христа была автономной: она обладала и собственной свободной волей, развивалась и действовала самостоятельно (хотя и в единстве со Словом). Этой–то человеческой природе антиохийцы и усвояли заслугу нашего спасения. Согласно Феодору, Человеку Иисусу «Слово содействует по мере того, как Он свободно утверждается в добре». Из такой интерпретации спасения можно легко вывести заключение в пользу «гуманистического аскетизма», усматривающего спасение человека в его собственных усилиях, направленных к добру и истине, в подражании подвигу, совершенному некогда Иисусом. Тем не менее, помимо этой практически–нравственной тенденции, присущей в целом проповеди антиохийцев, последние не делали всех возможных выводов из своих христологических теорий. В своем стремлении остаться верными церковной традиции они часто возвращались к уже признанным положениям, утверждающим Христа как единственного Победителя греха и смерти. Эта верность традиции сочеталась у них со стремлением к рациональному объяснению Воплощения (у Феодора и особенно у Нестория). Но такое объяснение требовало соответствующей метафизики, которой Несторию явно не хватало. «Рациональный» подход привел его в противоречие с некоторыми выражениями общепринятого христианского словоупотребления, такими, например, как термин «Qeotokos», что немедленно сделало его подозрительным в глазах традиционалистов. Против их критики у Нестория не оказалось серьезных богословских и философских аргументов. В благих намерениях Нестория, по–видимому, не приходится сомневаться, и сегодня некоторые авторы считают, что он был наиболее «передовым» богословом того времени, а порой представляют его невинной жертвой нетерпимости св. Кирилла Александрийского. Такая посмертная апология Нестория представляется автору даже менее убедительной, чем во многом действительно необоснованные обвинения, выдвигавшиеся св. Кириллом и повторявшиеся последующими богословами.

В отличие от антиохийцев, св. Кирилл Александрийский стремился подчеркнуть, в первую очередь, что спасение даруется и осуществляется только Богом. Власть греха и смерти не может быть разрушена человеческими достоинствами человека Иисуса. Слово восприняло человеческую природу, действительно соделав ее Своей собственной. Чтобы понять Кирилла, мы не можем не придавать особого значения этому сотериологическому аспекту его мысли. Он утверждал, что связь между божественным и человеческим во Христе состоит не просто в содействии, или даже взаимопроникновении природ, но в единстве: воплощенное Слово единственно, и не может быть никакой двойственности в личности Единого Искупителя — Бога и Человека. Спасение состоит именно в том, что Слово являлось субъектом во всех событиях человеческой жизни Иисуса. Именно Его родила Дева Мария — отказываться именовать Ее Матерью Бога значит отрицать тайну Боговоплощения, поскольку во Христе нет никого другого, Кому Она могла бы дать жизнь, кроме Слова. Нет двух сынов, есть два рождения Одного и Того же Слова, Которое, по природе неизменно оставаясь Богом, воспринимает в Свое существо всю человеческую природу для того, чтобы восстановить человечество в его первозданном состоянии, освободив его от греха и смерти. Именно Слово умерло на кресте. И смерть Бога–Слова была поистине искупительной, в то время как смерть человека, даже самого праведного, осталась бы обычной смертью человеческой индивидуальности.

Св. Кирилл высказал глубинную христологическую интуицию в рамках все еще несовершенной терминологии. В частности, термин «upostasis» воспринимался и в Антиохии, и в Александрии как синоним природы (jusis), несмотря на очень точное словоупотребление великих каппадокийцев, использовавших этот термин применительно к тайне Пресвятой Троицы.

Для того, чтобы утвердить единство существа, показать, что и до и после Воплощения Слово является единственным Совершителем нашего спасения, св. Кирилл говорит о единой ипостаси или «о единой воплощенной природе Бога–Слова» (mia jusis tou Qeou logou sesarkwmenh). Слишком неопределенный термин proswpon, использовавшийся в Антиохии для обозначения единства двух природ во Христе, представлялся св. Кириллу совершенно неприемлемым. Обычно он противопоставлял ему идею «ипостасного единства», но в силу синонимичного употребления терминов upostasis и jusis, принятого в то время обеими сторонами, он вынужден был также говорить и о «единой природе».