Иисус Христос. Жизнь и учение. Книга I. Начало Евангелия

По версии Луки, диавол сначала предлагал Иисусу превратить камни в хлебы, затем отвел его на высокую гору и показал все царства мира, после чего повел в Иерусалим и поставил на крыле храма (Лк. 4:1–13). Лука уточняет, что в течение сорока дней Иисус ничего не ел (Лк. 4:2). Он не упоминает об ангелах, которые приступили к Иисусу по окончании искушения, но говорит лишь, что, окончив всё искушение, диавол отошел от Него до времени (Лк. 4:13). В остальном повествование Луки почти идентично рассказу Матфея.

Термин πειρασμός, употребляемый обоими евангелистами (Марк пользуется родственным причастием πειραζόμενος – «искушаемый»), встречается в Новом Завете двадцать один раз и в большинстве случаев указывает не только на «искушение», но и на «испытание», «проверку». Так, например, в Первом послании Петра говорится: Возлюбленные! огненного искушения (πυρώσει), для испытания вам посылаемого (πρὸς πειρασμὸν ὑμῖν γινομένῃ), не чуждайтесь (1 Пет. 4:12). Уходя в пустыню на сорок дней, ведомый Святым Духом, Иисус как бы испытывает Свои силы, физические и духовные, перед выходом на проповедь. А диавол со своей стороны проверяет Его на прочность.

Искушение Христа. Икона. XVII в.

Описанная Матфеем и Лукой история ставит перед нами множество вопросов. Насколько буквально следует ее понимать? Происходило ли все действие в пустыне и было ли неким испытанием мысли для Иисуса, или же из пустыни Иисус и диавол вместе ходили Иерусалим, поднимались на крыло храма, вместе восходили на гору? Что это за гора, с которой можно было увидеть все царства мира? В чем смысл библейских цитат в прямой речи Иисуса и диавола, по внешней форме похожей на ученый спор двух книжников?

Сама манера изложения материала, в чем-то напоминающая библейский рассказ о том, как змий искушал Адама и Еву (Быт. 3:1–5), заставляет нас воспринимать этот рассказ не как историческое повествование, а как обобщение особого духовного опыта, пережитого Иисусом в пустыне и явившегося следствием длительного поста. Источником информации здесь может быть только Сам Иисус, поведавший об этом опыте Своим ученикам. Других свидетелей не было. Приведенные выше слова Иисуса о сатане, спадшем с неба, и другие упоминания диавола в прямой речи Иисуса подтверждают предположение об Иисусе как основном источнике.

С таким взглядом не согласятся исследователи, стремящиеся вычленить образ «исторического Иисуса» из евангельского рассказа путем отсечения позднейших церковных напластований. Одни из этих исследователей считают, что история трех искушений – мифологическая обработка информации о том, что перед выходом на проповедь Иисус молился и постился[332]. Другие видят в этой истории «образный мидраш[333] с очень существенным библейским элементом, который следует предписать какому-то раннехристинскому сказочнику»[334].

В значительной степени этот взгляд базируется на отношении к самой фигуре диавола как вымыслу и мифу. Между тем существование диавола является аксиомой и для Ветхого Завета, и для Нового, и для христианской Церкви. Сама смерть Иисуса на кресте и Его воскресение будут истолкованы прежде всего как окончательная победа над диаволом. Первой же Его победой над ним является преодоление трех искушений.

Опыт, пережитый Иисусом в пустыне и изложенный тремя евангелистами, лежит за пределами историзма, рационализма и даже психологизма. Вот почему это повествование так трудно уместить в рамки поиска «исторического Иисуса». Русский философ С. Н. Трубецкой пишет:

Едва ли можно найти представление, более претящее современному миросозерцанию, чем представление о сатане или о царстве сатаны. Отсюда еще не следует, однако, чтобы научное или философское исследование об учении Христа могло обходить это представление, которому в жизни Христа соответствовал реальный нравственный опыт. Евангелия сообщают нам, что в начале Своего служения, непосредственно после крещения, Иисус удалился в пустыню, где пребывал сорок дней в молитве и посте и был искушаем сатаною. Только близорукая критика может признавать невероятным этот рассказ евангельский, подтверждаемый столькими аналогиями, почерпнутыми из религиозной жизни множества подвижников самых различных времен и народов[335].

Рассуждая о природе опыта, описанного евангелистами, философ подчеркивает: