Иисус, которого я не знал

Снова и снова перечитывая описания казни и Воскресения, я иногда поражался тому, почему Иисус не являлся своим ученикам чаще. Для чего ограничивать число посещений своих друзей? Почему не появиться снова на галерее у Понтия Пилата или перед Синедрионом, на этот раз испепелив тех, кто торжествовал над ним? Возможно, ключ к такому поведению Иисуса мы можем найти в его словах, обращенных к Фоме, в тот день, когда скептицизм Фомы развеялся навсегда. «Ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие».

В шестинедельный промежуток между Воскресением и Вознесением Иисус, если можно так выразиться, «нарушал свои собственные правила» относительно веры. Он сделал свою сущность столь очевидной, что ни один ученик больше уже никогда не мог вновь отрицать ее (и ни один из них этого не делал). Одним словом, Иисус завладел верой очевидцев: каждый, кто видел воскресшего Иисуса, терял свободу выбора: верить в него или не верить. Теперь фигуру Иисуса нельзя было поставить под сомнение. Даже брат Иисуса Иаков, который всегда держался в стороне, капитулировал после одного из явлений Иисуса — этого оказалось достаточно для того, чтобы он стал лидером иерусалимской церкви и, по словам Иосифа Флавия, умер как один из раннехристианских мучеников.

«Вы поверили, потому что увидели Меня», — сказал Иисус. Этим нескольким привилегированным людям трудно было разувериться. Но как насчет остальных? Очень скоро, как это было хорошо известно Иисусу, его появления во плоти должны были ограничить круг верующих лишь «невидевшими». Церковь, так или иначе, должна была основываться, сколь впечатляющими бы ни были свидетельства очевидцев, на тех — включая нас, — кто не видел. У Иисуса было шесть недель для того, чтобы явить свою сущность на все времена.

То, что Иисусу удалось превратить кучку капризных ненадежных последователей в бесстрашных евангелистов, то, что одиннадцать человек, которые бросили его в тяжелую минуту, теперь шли на мучительные пытки, доказывая свою веру в воскресшего Христа, то, что этим нескольким свидетелям удалось привести в движение силу, которая преодолела мощное сопротивление со стороны оппозиции в Иерусалиме, а затем в Риме, — эти явные последствия их преображения являются самым убедительным доказательством Воскресения. Как еще можно объяснить мгновенную перемену в людях, известных своей трусостью и непостоянством?

Другие — по меньшей мере пятнадцать евреев, жившие в век Иисуса, — сделали так, что пророчества Мессии стали едва заметным мерцанием, подобным мерцанию гаснущей звезды. Однако фанатичная приверженность Иисусу не исчезла с их смертью. Произошло что–то беспрецедентное. Конечно же, ученики не пожертвовали бы своими жизнями ради тайной теории, разработанной ими. Конечно же, было бы проще и естественней преклоняться перед погибшим Иисусом как перед одним из пророков–мучеников, чьи могилы были столь почитаемы евреями.

Достаточно прочитать, как Евангелия описывают конспиративные собрания учеников, а затем обратиться к описаниям тех же самых людей в Деяниях Святых Апостолов, когда они открыто провозглашают Христа на улицах и в тюремных камерах, чтобы понять потрясающую важность того, что произошло в Пасхальное Воскресенье. Воскресение является эпицентром веры. «Нет такой веры, — говорит Ч. Г. Додд, — которая сформировалась внутри церкви; существует вера, вокруг которой сформировалась сама церковь, и на „данность" которой эта церковь опирается». Романист Джон Апдайк выразил эту же истину более поэтично:

Не сделай ошибки: если Он и воскрес,
то воскресло Его тело;
если б все не обратилось вспять, молекулы
не воссоединились, аминокислоты не восстановились,
Церковь бы пала.

* * *

«Блаженны невидевшие и уверовавшие», — сказал Иисус неверующему Фоме, рассеяв его сомнения осязаемым доказательством чуда Пасхи. За исключением тех пятисот с лишним людей, перед которыми появлялся воскресший Иисус, любой из когда–либо живших христиан подпадает под категорию «блаженных». Я спрашиваю себя, почему я верю? — я, похожий на Фому своим скептицизмом и колеблющийся принять на веру то, что не может быть доказано, больше, чем на любого из учеников.

Я взвесил аргументы в пользу Воскресения, и они выглядят впечатляющими. Английский журналист Фрэнк Морисон описал большинство из этих аргументов в классическом произведении «Кто сдвинул камень?» Хотя Морисон попытался изобразить Воскресение как миф, очевидность этого события убедила и его. Однако я также знаю, что многие интеллигентные люди видели эту очевидность и считали для себя невозможным в нее поверить. Хотя многое в Воскресении вызывает веру, ничто не делает его неопровержимым. Вера требует возможности отречения, в противном случае, она не являлась бы верой. Но что тогда дает мне вера в Пасху?