Иисус. Надежда постмодернистского мира

Во–вторых, для описания состояния временной свободы от телесной оболочки, предшествующего окончательному воскресению, обычно прилегали к различным языковым средствам, называя бесплотные существа ангелами, душами или духами, но ни в коем случае не воскресшими телами.

Воскресение предполагало воссоединение души и тела. Но и это еще не все. Со времени написания Иез. 37 это слово стало образом славного возвращения из плена и обновления завета, а также искупления Израиля от греха и смерти (т. с. изгнания). Оно несло в себе весть о том, что Яхве не забыл свой завет с избранным народом. Таким образом «воскресение из мертвых» стало одновременно метафорой и метонимией. Оно символизировало наступление новой эры и в буквальном смысле являлось одним из главных элементов вероучения. Иудеи верили, что, когда Яхве вернет Израилю свое благоволение, Авраам, Исаак и Иаков, а с ними и весь Божий народ, включая мучеников, отдавших жизнь за Царство, вновь обретут тела и воскреснут к новой жизни с Богом в возрожденном мире. Итак, для иудеев эпохи второго Храма вера в воскресение, во–первых, означала возвращение умерших к жизни в теле, а во–вторых, знаменовала собой начало эры нового завета, когда все праведники одновременно воскресггут из мертвых. Возможно, поэтому слова Иисуса о воскресении Сына Человеческого как об отдельном историческом событии (Мк. 9, 10) привели в замешательство его учеников. Они никак не могли понять, что он имел в виду.

Таким образом, рассуждая о человеке, «воскресшем из мертвых», иудеи в первом веке нашей эры явно не хотели сказать, что он перешел в состояние бесплотного блаженства, в коем собирается пребывать либо вечно, либо в ожидании великого дня воссоединения души с телом. В 150 году до нашей эры никто из иудеев не сомневался, что Маккавейские мученики являлись истинными и праведными израильтянами, а в 150 году нашей эры некоторые называли истинным Мессией Симеона бен–Косибу (хотя может, такой личности на самом деле и не существовало). Но что если бы мы обратились к древним иудеям с вопросом: « Можно ли считать этих героев веры уже воскресшими из мертвых ?», подразумевая под этим лишь то, что они погибли за правое дело и в данный момент занимают почетное место в присутствии Божьем? Ответ очевиден. Кто–то, вероятно, сказал бы, что и мученики, и бен–Косиба продолжают жить в виде ангелов или духов и что их души находятся в руке Божьей. Однако никому не пришло бы в голову говорить об их воскресении из мертвых. Воскресение означало воплощение и должно было знаменовать собой наступление новой эры.

Потому, сказав какому–нибудь иудею в первом веке о «воскресении из мертвых» как о свершившемся факте, в ответ вы услышали бы лишь недоуменные возражения. Ведь патриархи, пророки и мученики еще не явились среди живых, и ничто не свидетельствовало о возрождении, обещанном в Иез. 37. Если бы вы пояснили, что имели в виду совсем не это, и рассказали об удивительного ощущении божественного исцеления и прощения, а также о своей вере в то, что бывший руководитель движения, членом которого вы являетесь, жив и пребывает в присутствии Божьем после мучительной смерти, ваш собеседник порадовался бы за вас и с интересом обсудил с вами этот вопрос. Однако использование вами фразы «воскресение из мертвых» для описания вышесказанного вызвало бы у него недоумение. Ведь воскресение означало нечто совершенно иное.

Но, как мы уже подчеркивали, в истории Израиля еще не взошла заря нового века в том смысле, в котором этого ожидали иудеи. Не воскресли из мертвых и праведники прошлого (хотя Матфей и упоминает о странных событиях, последовавших за распятием Иисуса и ставших, возможно, предвестием всеобщего воскресения). И все же Церковь с самых ранних дней настойчиво проповедовала о «воскресении из мертвых» не только Иисуса, но и всех верующих (Деян. 4, 2 и т. п.). Более того, они старательно перестраивали свое мировоззрение — обряды, общее повествование, систему символов и богословское учение — на основе учения о воскресении. Иными словами, они вели себя так, словно новая эра уже наступила. Именно в этом заключалась внутренняя логика миссионерского служения среди язычников. Поскольку Бог исполнил обещание, данное Израилю, у язычников появилась возможность разделить их благословение. Поведение ранних христиан не наводило на мысль о необычных религиозных переживаниях или вере в то, что их бывший вождь теперь наслаждается жизнью в присутствии Божьем в виде ангела или духа (именно так представляли судьбу своих героев последователи Маккавейских мучеников). Единственным объяснением их поведения, их проповеди, символов и учения была их искренняя уверенность в телесном воскресении Иисуса из мертвых. Данное заключение сегодня не стремятся оспаривать даже те, кто настаивает, что тело Иисуса так и осталось в могиле.