Иисус Навин. Давид

В частности, будто желая сам себя уничтожить, Амнон был снедаем желанием овладеть своей единокровной сестрой Фамарью. Амнон жаждал Фамари столь безудержно, что иначе как одержимостью это нельзя было назвать. Он вздыхал о Фамари, вызывая в воображении картины их пылкой любви, ее полной покорности в его объятьях.

Ближайшим другом Амнона был Ионадав, сын Самая, брата Давидова. Ионадаву нужна была не только дружба с Амноном. Он алкал всех тех преимуществ, которыми мог бы пользоваться закадычный друг будущего царя, и всячески тщился как можно теснее сблизиться с наследником престола.

Именно Ионадаву признался Амнон в своем желании обладать Фамарью. У израильтян кровосмешение считалось одним из самых страшных грехов, отвратительной мерзостью. Опасаясь традиции египетских фараонов выбирать жен среди собственных сестер и следующего за этим вырождения, священные заветы запрещали евреям поступать «как в земле Египетской». Но у коварного Ионадава чувство греха напрочь отсутствовало. Страсть Амнона не вызвала у него возмущения, и он не обладал благоразумием, чтобы предостеречь его от вероятных последствий. Вместо этого он стал советовать Амнону, как половчее заманить Фамарь в свои объятья.

— Ложись в постель твою, — сказал Ионадав, — и притворись больным; и когда отец твой придет навестить тебя, скажи ему: «пусть придет Фамарь, сестра моя, и подкрепит меня пищею, приготовив кушанье при моих глазах, чтоб я видел, и ел из рук ее».

Амнон воспользовался советом, лег в постель и притворился больным. Царя известили, и он тут же поспешил в покои Амнона. К его отеческому беспокойству примешивалась тревога о добром здравии своего наследника.

Давид был несколько озадачен, увидев, что Амнон, несмотря на недуг, больше думает о еде. Когда Давид спросил у сына, не может ли он как-нибудь ему помочь, Амнон ответил:

— Пусть придет Фамарь, сестра моя, и испечет при моих глазах лепешку, или две, и я поем из рук ее.

Если бы царь не торопился и задумался серьезно о просьбе Амнона, он мог бы предчувствовать беду — голос Амнона дрожал от нетерпения, глаза лихорадочно блестели. Но Давид был чересчур занят своими заботами и волнениями и не заметил ничего подозрительного. Да в сущности, ничего такого уж странного в просьбе Амнона не было.

При дворе Фамарь все любили. Ее жизнерадостность была заразительна. Все ею восхищались, все к ней стремились. О ее кулинарном искусстве ходили легенды. Ее заботливость исцелит Амнона. И Давид передал Фамари, чтоб она позаботилась о своем единокровном брате.

С помощью слуг, пришедших с ней в покои Амнона, Фамарь терпеливо замесила великолепное тесто из пшеницы и ячменя, затем испекла лепешки на чистейшем меде и козьем молоке и подала их брату. Но раньше чем Фамарь поняла намерения Амнона, тот приказал:

— Пусть все выйдут от меня.

Слуги поторопились выполнить распоряжение и оставили царевича и царевну наедине. Затем Амнон со своего ложа сделал знак Фамари и тихо сказал:

— Отнеси кушанье во внутреннюю комнату, и я поем из рук твоих.

Несмотря на охватившую ее смутную тревогу, Фамарь из уважения к старшему брату повиновалась.

Амнон истолковал ее послушание как признак согласия. Он перестал понимать разницу между реальностью и своими фантасмагориями, убеждая себя, что Фамарь жаждет ему отдаться с такой же страстью, с какой он мечтает овладеть ею. Амнон был тщеславным и жестоким мужланом. У него не было ни грана терпения и деликатности. Он мигом вскочил со своего ложа, грубо схватил ее за руку и притянул к себе, сказал ей:

— Иди, ляг со мною, сестра моя.

К его удивлению, Фамарь стала сопротивляться. Ее изумление и отвращение были неподдельны. Она оцарапала ему руку своими ногтями, когда он швырнув ее на ложе и взгромоздился на нее.

— Нет, брат мой, нет, не бесчести меня, ибо не бывает такого в Израиле; не делай этого безумия. Куда пойду я с моим позором? А тебя все будут считать умалишенным.

Но Амнона невозможно было остановить. В отчаянии Фамарь вскрикнула:

— Поговори сначала с царем; пусть он отдаст меня тебе.

Но Амнон не хотел ничего слышать. Он зашел слишком далеко. Он осуществит свою фантазию, сейчас, немедленно!

Но как только он удовлетворил свое желание и Фамарь отодвинулась на угол ложа, задыхающаяся, вне себя от горя, в изорванной одежде и с синяками на белой коже, Амнон вдруг понял, что похоть обманула его. То, к чему он стремился, оказалось иллюзией. Его поступок был омерзителен. Но Амнону не хватало честности, чтобы признать свою вину. Вместо этого он перенес отвращение к себе на грубо изнасилованную девушку и закричал:

— Встань, уйди!

Фамарь была безутешна.

— Нет, брат, прогнать меня — это зло больше первого, которое ты сделал со мною.

Но Амнон не способен был на сострадание. Он не мог вынести вида своей сестры. Позвав отрока, служившего у него, он приказал:

— Прогони эту от меня вон и запри дверь за нею.

Слуга грубо вытолкал Фамарь наружу. Фамарь разодрала свою длинную одежду и посыпала пеплом свое лицо и голову в знак скорби.