Эту-то главную движущую силу всей речи — несоизмеримую с человеческим знанием, неучитываемую, непредвидимую внезапность Конца — Иисус уничтожил бы более чем астрономически точным предсказанием на ближайшие 40–50 лет — жизнь «рода сего», поколения. Вымерло оно, а конец мира не наступил: значит, Иисус «ошибся»? Но если в этом, то и во всем остальном мог ошибиться, обмануть людей нечаянно или нарочно, как никто никогда не обманывал. Тут в самом деле кто-то «сходит с ума» или «глупеет», но кто — Он или мы, — вот вопрос.
Очень возможно и даже вероятно, что ученики поняли «род сей» как «род — поколение». Если Учитель соединяет две меры: человеческую — времени и божескую — вечности, то ученики смешивают их. Точка зрения Конца — вечности, на которой естественно, как бы физически, стоит Иисус:
прежде, чем был Авраам, Я есмь (Ио. 8, 58), —
несоизмерима с точкой зрения длящегося времени, истории, на которой так же естественно физически стоят ученики. Вот почему неизбежен для них оптический обман в смешении перспектив: одна как бы входит в другую, одна с другой пересекается; плоское становится глубоким, близкое — далеким, и наоборот. Но и в этом смешении все еще различимы для нас три плана, три Конца: первый — дохристианского человечества; второй — всемирной истории; третий — земного мира — космоса. И каждый из этих трех концов возвещается как бы сторожевым, из того мира в этот поданным знаком — «знамением», первый конец — дохристианского человечества — разрушением Храма (Мк. 13, 2); второй конец — всемирной истории — «мерзостью запустения, стоящею там, где не должно» (Мк. 13, 14); третий конец — мира-космоса — «знамением Сына человеческого, являющимся на небе» (Мт. 24, 30).
После первого знамения начинаются «войны», «смятения», (то, что мы называем «революциями»), — слишком знакомое нам содержание всемирной истории.
Это — начало мук (рождения), (. 13, 8).
Знамение второе — «мерзость запустения». Подлинный смысл Даниилова пророчества (11, 31) в арамейском подлиннике schikkuz meschomem, передан не совсем точно в греческом переводе:, «мерзость запустения», точнее «мерзостный ужас». Храм не потому «запустеет», что будет разрушен, — он все еще может быть цел, а потому, что будет «осквернен» каким-то «мерзостным ужасом». Греческое существительное среднего рода , «мерзость», соединено у Марка (13, 4) и Матфея (24, 15) с причастием мужского рода:, «стоящий». Эта грамматическая неправильность вместе с таинственной, в скобках или на полях книги, заметкой — как бы шепотом на ухо: «читающий да разумеет» — глухо намекает на то, что речь идет здесь о каком-то историческом лице, чей «мерзостный ужас» таков, что о нем и говорить нельзя, — разве только шепотом.[773] Кто же это такой? Более внятный намек у Павла:
(день Конца не придет), доколе не явится человек беззакония, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого «Богом» или «Святынею», так что и в храме Божием сядет, как Бог, и выдавая себя за Бога. (II Фесс. 2, 3–4).
Кажется, и в самом Евангелии есть намек еще более внятный:
Я пришел во имя Отца Моего, и вы не принимаете Меня;
если же иной придет во имя свое, его примете. (Ио. 5, 43.)
Высшая точка достигнута человечеством в историческом лице, Христе; почему бы и низшая точка не могла быть достигнута тоже в лице историческом — Антихристе? Был один человек лучше всех; будет один и хуже всех.
Воля человека и человечества сделаться Богом — тоже, увы, нечто, нам слишком знакомое: «Где станет Бог, там уже место Божие; где стану я, там будет первое место».[774]
Крайняя точка «родовых болей», «мук рождения», в человечестве, будет достигнута в явлении Антихриста.
Ибо в те дни такая будет скорбь, , какой не было от начала творения… даже доныне, и уже не будет.
И, если бы Господь не сократил тех дней, то не спаслась бы никакая плоть. (Мк. 13, 19–20.)
Кажется, и эта небывалая «скорбь» тоже нам слишком знакома.
Будет на земле уныние народов и недоумение; и море восшумит и возмутится.
Люди будут издыхать от страха и ожидания (бедствий) грядущих на вселенную, ибо силы небесные поколеблются. (Лк. 21, 25–26.) И тогда увидят Сына человеческого, грядущего на облаках, с силою и славою великою. (Мк. 13, 26.)
Это уже третий, последний Конец — земного мира-космоса.
Где будет труп, там соберутся орлы. (Мт. 24, 28).
Или точнее, страшнее: «Где будет падаль, туда слетятся коршуны-стервятники». Римских легионов орлы на труп Израиля — это видение первого Конца повторяется и в следующих двух, как в безмерно увеличивающих зеркалах: силы разрушения человеческие — Войны, Революции — на труп человечества, а силы космические — на труп Земли.
Большего величия в простоте никогда не достигало человеческое слово:
никогда человек не говорил так, как этот Человек. (Ио. 7, 46.)
Страшен Конец для погибающих, а для спасаемых желанен.
Когда же начнет сбываться то, восклонитесь и подымите головы ваши, потому что приблизилось избавление ваше.(Лк. 21, 28.)