Читаем Иисус неизвестный полностью

Эту-то главную движущую силу всей речи — несоизмеримую с человеческим знанием, неучитываемую, непредвидимую внезапность Конца — Иисус уничтожил бы более чем астрономически точным предсказанием на ближайшие 40–50 лет — жизнь «рода сего», поколения. Вымерло оно, а конец мира не наступил: значит, Иисус «ошибся»? Но если в этом, то и во всем остальном мог ошибиться, обмануть людей нечаянно или нарочно, как никто никогда не обманывал. Тут в самом деле кто-то «сходит с ума» или «глупеет», но кто — Он или мы, — вот вопрос.

IX

Очень возможно и даже вероятно, что ученики поняли «род сей» как «род — поколение». Если Учитель соединяет две меры: человеческую — времени и божескую — вечности, то ученики смешивают их. Точка зрения Конца — вечности, на которой естественно, как бы физически, стоит Иисус:

прежде, чем был Авраам, Я есмь (Ио. 8, 58), —

несоизмерима с точкой зрения длящегося времени, истории, на которой так же естественно физически стоят ученики. Вот почему неизбежен для них оптический обман в смешении перспектив: одна как бы входит в другую, одна с другой пересекается; плоское становится глубоким, близкое — далеким, и наоборот. Но и в этом смешении все еще различимы для нас три плана, три Конца: первый — дохристианского человечества; второй — всемирной истории; третий — земного мира — космоса. И каждый из этих трех концов возвещается как бы сторожевым, из того мира в этот поданным знаком — «знамением», первый конец — дохристианского человечества — разрушением Храма (Мк. 13, 2); второй конец — всемирной истории — «мерзостью запустения, стоящею там, где не должно» (Мк. 13, 14); третий конец — мира-космоса — «знамением Сына человеческого, являющимся на небе» (Мт. 24, 30).

После первого знамения начинаются «войны», «смятения», ταράχαι (то, что мы называем «революциями»), — слишком знакомое нам содержание всемирной истории.

Это — начало мук (рождения), (Μκ. 13, 8).

Знамение второе — «мерзость запустения». Подлинный смысл Даниилова пророчества (11, 31) в арамейском подлиннике schikkuz meschomem, передан не совсем точно в греческом переводе:, «мерзость запустения», точнее «мерзостный ужас». Храм не потому «запустеет», что будет разрушен, — он все еще может быть цел, а потому, что будет «осквернен» каким-то «мерзостным ужасом». Греческое существительное среднего рода βδέλυγμα, «мерзость», соединено у Марка (13, 4) и Матфея (24, 15) с причастием мужского рода:, «стоящий». Эта грамматическая неправильность вместе с таинственной, в скобках или на полях книги, заметкой — как бы шепотом на ухо: «читающий да разумеет» — глухо намекает на то, что речь идет здесь о каком-то историческом лице, чей «мерзостный ужас» таков, что о нем и говорить нельзя, — разве только шепотом.[773] Кто же это такой? Более внятный намек у Павла:

(день Конца не придет), доколе не явится человек беззакония, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого «Богом» или «Святынею», так что и в храме Божием сядет, как Бог, и выдавая себя за Бога. (II Фесс. 2, 3–4).

Кажется, и в самом Евангелии есть намек еще более внятный:

Я пришел во имя Отца Моего, и вы не принимаете Меня;

если же иной придет во имя свое, его примете. (Ио. 5, 43.)

Высшая точка достигнута человечеством в историческом лице, Христе; почему бы и низшая точка не могла быть достигнута тоже в лице историческом — Антихристе? Был один человек лучше всех; будет один и хуже всех.

Воля человека и человечества сделаться Богом — тоже, увы, нечто, нам слишком знакомое: «Где станет Бог, там уже место Божие; где стану я, там будет первое место».[774]

X

Крайняя точка «родовых болей», «мук рождения», в человечестве, будет достигнута в явлении Антихриста.

Ибо в те дни такая будет скорбь, θλιψις, какой не было от начала творения… даже доныне, и уже не будет.

И, если бы Господь не сократил тех дней, то не спаслась бы никакая плоть. (Мк. 13, 19–20.)

Кажется, и эта небывалая «скорбь» тоже нам слишком знакома.

Будет на земле уныние народов и недоумение; и море восшумит и возмутится.

Люди будут издыхать от страха и ожидания (бедствий) грядущих на вселенную, ибо силы небесные поколеблются. (Лк. 21, 25–26.) И тогда увидят Сына человеческого, грядущего на облаках, с силою и славою великою. (Мк. 13, 26.)

Это уже третий, последний Конец — земного мира-космоса.

Где будет труп, там соберутся орлы. (Мт. 24, 28).

Или точнее, страшнее: «Где будет падаль, туда слетятся коршуны-стервятники». Римских легионов орлы на труп Израиля — это видение первого Конца повторяется и в следующих двух, как в безмерно увеличивающих зеркалах: силы разрушения человеческие — Войны, Революции — на труп человечества, а силы космические — на труп Земли.

Большего величия в простоте никогда не достигало человеческое слово:

никогда человек не говорил так, как этот Человек. (Ио. 7, 46.)

XI

Страшен Конец для погибающих, а для спасаемых желанен.

Когда же начнет сбываться то, восклонитесь и подымите головы ваши, потому что приблизилось избавление ваше.(Лк. 21, 28.)

Перейти на страницу:

Похожие книги

Этика Спинозы как метафизика морали
Этика Спинозы как метафизика морали

В своем исследовании автор доказывает, что моральная доктрина Спинозы, изложенная им в его главном сочинении «Этика», представляет собой пример соединения общефилософского взгляда на мир с детальным анализом феноменов нравственной жизни человека. Реализованный в практической философии Спинозы синтез этики и метафизики предполагает, что определяющим и превалирующим в моральном дискурсе является учение о первичных основаниях бытия. Именно метафизика выстраивает ценностную иерархию универсума и определяет его основные мировоззренческие приоритеты; она же конструирует и телеологию моральной жизни. Автор данного исследования предлагает неординарное прочтение натуралистической доктрины Спинозы, показывая, что фигурирующая здесь «естественная» установка человеческого разума всякий раз использует некоторый методологический «оператор», соответствующий тому или иному конкретному контексту. При анализе фундаментальных тем этической доктрины Спинозы автор книги вводит понятие «онтологического априори». В работе использован материал основных философских произведений Спинозы, а также подробно анализируются некоторые значимые письма великого моралиста. Она опирается на многочисленные современные исследования творческого наследия Спинозы в западной и отечественной историко-философской науке.

Аслан Гусаевич Гаджикурбанов

Философия / Образование и наука
Искусство войны и кодекс самурая
Искусство войны и кодекс самурая

Эту книгу по праву можно назвать энциклопедией восточной военной философии. Вошедшие в нее тексты четко и ясно регламентируют жизнь человека, вставшего на путь воина. Как жить и умирать? Как вести себя, чтобы сохранять честь и достоинство в любой ситуации? Как побеждать? Ответы на все эти вопросы, сокрыты в книге.Древний китайский трактат «Искусство войны», написанный более двух тысяч лет назад великим военачальником Сунь-цзы, представляет собой первую в мире книгу по военной философии, руководство по стратегии поведения в конфликтах любого уровня — от военных действий до политических дебатов и психологического соперничества.Произведения представленные в данном сборнике, представляют собой руководства для воина, самурая, человека ступившего на тропу войны, но желающего оставаться честным с собой и миром.

Сунь-цзы , У-цзы , Юдзан Дайдодзи , Юкио Мисима , Ямамото Цунэтомо

Философия