Очень искусные садоводы и огородники, жадно ищут ессеи всякого плодородного клочка земли в пустыне, всякой, орошенной водою, ложбинки, чтобы разводить плодовые сады и огороды, или хотя бы только садики, грядки с цветами, овощами и целебными злаками — маленькие, в мертвом море камней, солончаков и песков, «Островки Блаженных», «Атлантиды». Каждого ессея душа — такой островок в пустыне мира, — как бы рай в аду.
Если мы верно угадали ночную душу «Атлантиды» — Преистории, — нашей дневной душе, «механике», противоположную, «магию», «теургию», — живую, «органическую» власть над природой, то и в этом ессеи родственны «Атлантам» — людям Преистории. Каждый день молятся они, «чтобы солнце взошло», заклинают его особой, «идущей от праотцев», магической молитвой-заклятьем, точно боятся, как бы оно не зашло навсегда.[362] Так же точно могли этого бояться и пещерные праотцы наши, «запуганные дети», во тьме Ледниковой ночи, после гибели первого человечества — Атлантиды-Потопа.[363]
Вот в каком смысле ессеи — пусть в истории вчерашние, — в мифе-мистерии, действительно, может быть, — «вечное племя», gens aeterna.
Нами так жалко потерянный ключ к огненно-водному таинству Крещения — погружения в Воду, Огонь, дух, — может быть, и находится у этого чудом уцелевшего обломка первого, как бы с потопного дня Атлантиды восставшего, человечества.
Каждый вечер, по заходе солнца, ессеи погружаются в воду, «крестятся», сообщает Иосиф Флавий, и тотчас после того, облекшись в белые одежды, вступают в особую, тайную, никому, кроме посвященных, недоступную горницу, где верховный предстоятель общины, эпимелет, совершая второе после крещения, святейшее таинство, благословляет хлеб и воду (вода вместо вина и в древнейшей Евхаристии первохристиан), и братья вкушают их в благоговейном молчании.[364]
Крестятся — причащаются: связь обоих таинств здесь очевидна; так же очевидно, что оба таинства — дохристианские, идущие, может быть, из той же неисследимой для нас, древности, чей уцелевший чудом обломок есть «вечное пламя» ессеев.
Вот что значит, по слову Саллюстия Мистика:
Это не однажды было, но всегда есть, — [365]
или, говоря точнее: было однажды — есть всегда. Или по слову ап. Павла:
Это есть будущего тень, а тело во Христе (Кол. 2, 17), —
или, наконец, по слову Шеллинга: «всемирная история есть сон, чье содержание вечное, начало и конец, причина и цель, — Христос».
Поняли бы, может быть, ессеи, как никто из нас, бывших христиан, что значит катакомбная Рыба в водах Крещения, несущая хлеб и вино Евхаристии; что значит: «Рыбы Небесной божественной род, вкушающий пищи сладкой, как мед»; и Фестокая Рыба с Голубем, клюющим медвяную пыль с тычинок небесного лотоса; и в видении св. Терезы, Голубка в рыбьей чешуе вместо перьев, с ее ужасающей радостью. Все это, может быть, поняли бы ессеи, но, и поняв, не услышали бы и не увидели того, что увидел и услышал, когда открылось небо над Вифаварой, один-единственный во всем человечестве, от начала до конца времен, человек Иисус.
Знал ли Он ессеев?
Их должен был знать Иоанн Креститель. Мог ли не знать, когда столько лет прожил рядом с ними, в той же пустыне; так же молчал и ждал, как они; так же крестил, возвещая казнь мира огнем и спасение от огня в воде крещения?
Слишком невероятно, чтобы такие садоводы и огородники, как ессеи, жадные искатели плодородных земель в пустыне, миновали ущелье Крит, подземный рай. Если же были они там, то их наверное знал Иоанн и, вероятно, знал Иисус.
Странно молчит об ессеях Евангелие, но, может быть, естественно, как о слишком параллельно-близком и чудном, отделенном от него такою же стеклянною стеною молчания, как Иоанн Креститель от Иисуса Крестника. «Вид имеют детей, запуганных розгой учителя», может быть, и ученики Иоанновы, но не Иисусовы, «сыны чертога брачного, доколе с ними Жених»; будут и они иметь такой же вид, но только потом, когда Жених отнимется (Мт. 9, 15): в IV веке, церковный историк Евсевий уже не сумеет отличить египетских ессеев, терапевтов, от тамошних монахов-отшельников.[366]
Но если даже Иисус не знал ессеев, то воздухом их дышал всю жизнь.
Как было во дни Ноя… так будет и в пришествие Сына человеческого. (Мт. 24, 37.)
Если потоп есть «Атлантида», то Иисус о ней говорит в этом, все решающем для Него, слове о Конце.
Вспомним, что «Морской Путь», Via Maris, шедший с Крайнего Запада, от Столпов Геркулесовых, Атлантики, где погибла Атлантида, через Египет на север, мимо Назаретского холма и Тибериадского озера, — всей Иисусовой жизни путь.
Когда говорят пророки, — вот,
Я сам говорю, —
по незаписанному слову Господа.[367] Где же эти пророки, только ли в Израиле? Нет, во всем человечестве:
Многие придут от востока и запада. (Мт. 8, 11.)
«То, что сейчас называется христианством, было всегда, от начала мира до явления Христа во плоти», — по чудному слову Августина.[368]