Иисус Неизвестный

И тотчас понудил учеников Своих войти в лодку и отправиться вперед, на другую сторону (озера), пока Он отпустит народ. (Мк. 6, 45.)

В этом слове «понудил»,

, вспыхивает опять, после темного провала – молчания, внезапный свет в Марковом свидетельстве – кажется, исторически подлинном воспоминании очевидца, Петра. Но, вспыхнув, потух бы, не осветив провала, не будь у нас другого свидетельства – Иоаннова: «Иисус узнал, что хотят Его схватить и сделать царем».

Помнит ли сам Петр-Марк, что значит «понудил», и, помня, молчит ли, потому что «говорить об этом не должно», или уже забыл? Если надо Иисусу «понуждать» учеников отплыть и оставить Его наедине с народом, значит, ученики противятся Ему; может быть, хотят, оставшись с Ним до конца, увидеть, что будет, – сделают ли Его царем.[630] А если так, то соблазн и мимо них всех не прошел.

Все вы соблазнитесь о Мне в эту ночь, ибо написано: «Поражу пастыря, и рассеются овцы». (Мк. 14, 27).

Это знает Иисус, – вот почему и «понуждает» их отплыть. Очень знаменательно, хотя и непостижимо для нас, как одна из «глубин сатанинских» (Откр. 1, 24), – что Иуда не отпал от Двенадцати в ту минуту последнего выбора, послушался Господа, вошел с прочими в лодку. Понял, может быть, что на этот раз дело его и сообщников его проиграно: силой венчать Иисуса на царство не так легко, как это им казалось; или, может быть, «вошел в Иуду сатана» – и вышел, как некогда войдет в Петра и выйдет?

Как бы то ни было, ученики отплыли, Иисус остался один и, чтобы отпустить народ, Должен был вернуться к нему на то страшное место, где начал строить Град Божий и не кончил, как погорелец возвращается на пожарище, или бежавший от землетрясения – на развалины отчего дома. Только что начал Он строил здесь, в пустыне, как на «гладкой доске», – кто-то пришел и все уничтожил, стер, как стирается влажной губкой чертеж на аспидной доске.

XXV

Как Иисус отпустил народ, или, может быть, надо бы сказать: «Как народ отпустил Иисуса» (смысл греческого слова

, (Мк. 6, 46) сильнее, чем «отпустил», – «отверг»), этого мы тоже не знаем; знаем только, с каким чувством Он это сделал.

Вы ищете Меня не потому, что видели знамение, но потому, что ели хлеб и насытились…

…И видели Меня, и не веруете (Ио 6, 26–36.), —

скажет на следующий день, в Капернаумской синагоге, когда вчерашняя толпа снова найдет Его и потребует от Него чуда знамения:

Равви! подавай нам всегда такой хлеб (Ио. 6, 34);

скажет о том, что накануне чувствовал, когда отпустил – «отверг» народ.

Легче было, может быть, сделать это, чем думал Он, когда шел к народу, – легче потому, что давешний жар в толпе, покинутой главным вождем своим. Иудой, остыл, и начавшееся в ней разделение усилилось; а может быть, и еще легче, проще, потому что при наступлении ночи, после того большого пира, – малого царства Божия (что не удалось большое, чувствовали все, конечно), захотелось людям спать; «царство же Божие, – думалось им, – не уйдет; можно его отложить и назавтра».

И, отпустив народ. Он взошел на гору помолиться наедине,

так по Матфею (14, 23) и Марку (6, 46); почти так же и по Иоанну:

на гору опять удалился один. (6, 15.)

Вместо канонического чтения: «удалился», «ушел»,

, в древнейших кодексах: «бежит»,

Слово это, должно быть, из страха соблазна, в позднейших кодексах исправленное, опять кидает внезапный свет на все.[631]

Три слова – три света. Первое: «хотят Его сделать царем»; второе: «понудил учеников Своих войти в лодку»; третье: «бежит». Этими тремя светами, как вспышками зарниц в ночи, и освещается для нас то темное, может быть, темнейшее, место в Евангелии, тот неизвестнейший для нас и таинственнейший миг, когда вся жизнь человека Иисуса переламывается надвое; когда Сын человеческий – Сын Божий, понял, что «в мире Он был, и мир через Него начал быть, и мир Его не узнал».

«На гору взошел опять». Был уже на горе; «опять взошел», значит: с меньшей высоты, где произошло чудо с хлебами, взошел на большую, – может быть, на самую вершину горы.

Первая Тайная Вечеря – умножение хлебов, а эта молитва на горе – первая Гефсимания.

XXVI

Часто разражающиеся на Геннисаретском озере, около весенних полнолуний, светлые, сухие бури страшнее самых темных, с грозой и ливнем. Северо-западный ветер – сквозняк, вдруг подымаясь из горных ущелий над озером, падает на него, как бешеный, и буровит с такою внезапною силою только что гладкую поверхность вод, что вся она кипит и бурлит, как котел на огне.