Иисус. Все мировые исследования

В 1921 году, опубликовав «Историю синоптической традиции»[1172], Рудольф Бультман определил путь развития критики форм вплоть до конца ХХ столетия. Как известно любому истолкователю Евангелий, мало кто прочел «Историю синоптической традиции» от корки до корки: мириады приведенных в ней филологических наблюдений и исторических суждений этому не особо этому способствуют. Большинство лишь сверяется с ней в том или ином экзегетическом вопросе. Однако классический труд Бультмана – это не просто разрозненное собрание случайных данных, а огромный массив, в который вплетены стройные представления о критике форм и ее применимости к синоптическим Евангелиям, о сути устного предания и о возможности отыскать «подлинные речения».

Ученые единодушно полагают, что критика форм, как видел ее Бультман, предназначалась для изучения «истории отдельных элементов традиции»[1173], которые требовалось извлечь из текстов синоптических Евангелий. Но мало кто знает, что анализ и категоризация этих элементов не были для Бультмана самоцелью, – позднейшая практика «похоронила» этот факт. Проект критики форм не сводился «ни к эстетическим размышлениям, ни к процедурам, связанным с описанием и классификацией»[1174]. Бультман настаивал на том, что выделение отдельных элементов традиции из их повествовательного контекста и восстановление их первоначальной формы должно «прояснить историю дописьменной традиции»[1175]. В то время, когда писалась «История синоптической традиции», такой подход был вполне уместен. Возражения возникли в дальнейшем, с развитием изучения устной традиции, когда внимание обратили на составление, исполнение и эстетику существующих устных традиций и связанных с ними текстов. В принципе, изучение истории устной традиции, ее движущих сил и стоящих за ней мотивов, – предприятие вполне разумное и законное. Разумеется, необходимо понимать, что реализация такого проекта необычайно сложна, а восстановление изначального устного предания (точнее, изначальной его модели) связано с огромными трудностями. Однако я не намерен разбирать технические подробности: моя задача – ответить на фундаментальный вопрос о том, удалось ли критике форм разработать понятийный аппарат, соответствующий миру устного, звучащего слова.

Одна из важнейших проблем критики форм заключается в том, что уже на очень ранней стадии она видоизменилась, превратившись в метод поиска подлинных речений Иисуса, и тем самым отвлеклась на проект, лежащий вне ее компетенции и не соответствующий ее изначальной задаче. И это случилось несмотря на то, что «История синоптической традиции» была посвящена именно традиции, а не историческому Иисусу. Бультман стремился прояснить ранние, дописьменные предания об Иисусе, но в дальнейшем критика форм сузила эту задачу и быстро сделала новую дисциплину набором подручных инструментов на службе Исторического поиска. Критика форм порождала все более сложные методики, призванные уже не выяснить, как работает традиция, а установить, что говорил Иисус на самом деле, и получить не модель устного предания, а ipsissima verba.

Но почему искатели поверили, что критика форм дает им идеальное орудие для получения надежных, исторически достоверных сведений об Иисусе? Сам Бультман понимал задачу критики форм иначе, но в «Истории синоптической традиции» уже заложены предпосылки резкого поворота новой дисциплины от традиции к историческому Иисусу. Скажем, такое утверждение, довольно прямо описывающее задачи критики форм, словно бы приглашало читателей использовать ее для Исторического поиска:

Цель критики форм – найти изначальную форму фрагмента повествования, речения Господа или притчи. По мере поиска мы учимся отличать вторичные добавления и формы, а это, в свою очередь, ведет к важным итогам для истории традиции[1176].