Июльская проза. Сборник

Железнодорожная-2 была за виадуком. Город жил в котловине гор и синеющей вдали тайги. За дальней горой алело небо, предвещая скорое утро. Далеко раздавались гудки. Под виадуком дремали составы. Город был пуст и свеж. Ни одной машины. Только немые окна домов, виадук, с двух сторон которого росли высокие тополя. В общем, тишина за Рогожской заставою. Можно было говорить о литературе, Рубцове, Мандельштаме.

Беседуя, мы почти миновали виадук, как услышали внизу шаги и тяжелое сопение вперемежку с пыхтением. Кто-то тащил наверх, по старой лестнице, тяжесть. Шаги человека были мерные, уверенные. Выдавало только пыхтение. Аркаха, отодвинув в сторону набрякшие тяжелыми листьями ветки тополя, свисавшие над бетонными ступенями лестницы, глянул вниз и присвистнул:

– Здорово, Трактор!

– Здорово, Аркаха! – Ответил двухметровый рыжеволосый детина, показываясь на площадке лестницы и становясь вровень с Аркахой. Вот только мужик был намного здоровее моего друга. Тащил он огромный, промасленный, брезентовый мешок, обвязанный верёвками. Глаза детины были светло-голубые, наивные. Детские глаза.

– Что взял? – Спросил Аркаха.

– Мелочь. Двигатели какие-то, – ответил сиплым, почти детским голосом, мужик, которого мой друг назвал Трактором.

– Похрена они тебе?

– На рынке сдам. На что-то жить надо. Не бельё же с верёвок воровать. А гоп-стоп – не моя профессия. Да и не смогу…

– Электродвигатели! – Догадался Аркаха. – Тут же обмотку наворачивают. А это цветной металл. Чуешь? Тянет тебя физкультурой заниматься.

– Тянет, – вздохнул детина. – Пойдём ко мне. С похмелюги, гляжу, шастаете по путепроводу… У меня бражка знатная дозрела.

Оказалось, что он жил в том же доме, что и я, только в другом подъезде. Мешок, который он тащил, весил не меньше тридцати килограммов.

Мы помогли ему донести «добычу», познакомились.

В старой барачной квартире мы три дня глушили целый бидон браги. Забегала братва. Сплошные погоняла и партаки. В общем, галерея! За это время Коля Варфоломеев рассказал мне о своей жизни.

Взяли Трактора через неделю. Я видел в окно, как он шёл со своим «сидором» в сопровождении милиционеров, возвышаясь от толпы на голову, к милицейскому «уазику».

Потом я снял комнату в другом конце города, а ещё через полгода перебрался в пригород, через два года снова вернулся в город, после этого жил некоторое время в деревне. В общем, мотала меня жизнь до тех пор, пока официальные писатели власти не выбили мне комнату в общаге.

Как-то я встретился с Аркахой на очередных литературных посиделках, а проще – пьянке, которую ребята устроили за городом, на даче такого же, как и мы, бродяги-стихоплёта. Обрадованные, мы разговорились. Вышли во двор. Неожиданно, увидев на верстаке электродвигатель, я вспомнил о Тракторе.

– Колю Варфоломеева помнишь? Где он?

– Трактора? Умер Коля. Три дня всего прожил на свободе.

Оказалось, что после освобождения, Коля, отправившись отмечаться в отделение милиции, увидел как стоявший на домкрате милицейский «уазик» сорвался и упал на поставленную поперёк шпалу, придавив заползшего под машину сержанта. Трактор подбежал, одним рывком высоко поднял «уазик» и держал его до тех пор, пока обезумевшего и дико кричавшего от боли, сержанта не выволокли из-под машины подоспевшие милиционеры.

– Бабон-то он опустил на шпалу, но потом сам упал. Говорили, что сердце разорвалось. А сержантик отделался сломанными рёбрами – с каким-то мудрым оттенком, вмещающим жизнь человека, сказал Аркаха.

Бабон на языке зеков – милицейский «уазик». Этот, наверное, был тем самым, на котором увозили Колю. Отдел-то его района.

19 июля 2018 года.

Телефон

В деревне таксуют три водителя. Два из них – молодые ребята на старых советских легковушках доставляют в райцентр и обратно. Третий на микрике – пожилой, Кеша Пушкарёв. Он ездит в город. Номера их телефонов знает вся деревня. Пассажиров водители начинают собирать спозаранку.

Маршрут в город Кеша Пушкарёв проложил лет двадцать назад, поменял третий минивэн. Ему за шестьдесят перевалило, а он всё баранку крутит. Детей и внуков навалом, правнучка уже есть. Кажется, все взрослые Пушкарёвы не сидят без дела, но стабильный заработок образовался только у деда Кеши. Он и тянет ватагу.

Многие земляки удивляются тому, как при такой полноте и одышке сердечника, рыжеватый и полный дед Пушкарёв до сих пор умудряется посадить и высадить пассажиров, развезти их по адресам в городе, уложить весь багаж, да ещё выполнить просьбы своих земляков.

Солнце нового века жарит в степи страшно. Особенно в полдень.

Пушкарёв собирает пассажиров по холодку. Если остаются места, то минут пятнадцать стоит у шлакоблочного белого здания, с забитыми крест-накрест дверями и окнами, надеясь дождаться неплановых пассажиров.