Июльский заговор. История неудавшегося покушения на жизнь Гитлера

А Гитлер собрал своих гостей на чаепитие, получившееся несколько мрачноватым. К этому времени у всех гостей в большей или меньшей степени наступила реакция на происшедшие события, и они с опаской наблюдали за фюрером, который как ни в чем не бывало сосал таблетки и глотал пилюли. Никто не знал, кто оказался бы сильнейшим в борьбе за право стать его преемником, если бы фюрер в полдень умер. Геринг, официально являющийся вторым человеком среди нацистских лидеров, но фактически не имевший силы? Борман? Риббентроп? Денниц? Или, может быть, Гиммлер, единственный человек в рейхе, имеющий реальную силу? Гости наблюдали и ждали. К Гитлеру часто подходили помощники, сообщали сведения о пострадавших. Чай, как обычно, был сервирован с соблюдением всех необходимых церемоний. Светловолосые, голубоглазые официанты бесшумно разносили напитки и сладости. Наступило некоторое затишье перед тем, как зазвучали торжественные заверения в верности, соревнующиеся друг с другом в велеречивости. Гитлер сидел молча. Вулканы, бушующие в его душе, еще ожидали своего часа, чтобы вырваться наружу. Первым заговорил Геринг.

— Мой фюрер! — воскликнул он. — Теперь мы знаем, почему наши победоносные армии отступают на востоке. Они преданы своими генералами. Но моя непобедимая дивизия Германа Геринга исправит положение!

— Мой фюрер! — вступил Денниц. — Мои люди хотят, чтобы вы были уверены: они будут сражаться до победного конца или погибнут. Теперь, когда генералы отброшены в сторону, цитадель Британии падет!

— Мой фюрер! — вмешался Борман. — Это страшное покушение на вашу драгоценную жизнь сплотило нацию воедино. Саботаж генералов или гражданских лиц больше невозможен. Партия знает свои задачи и будет выполнять их с обновленной энергией.

— Мой фюрер! — не остался в стороне Риббентроп. — Теперь, когда с предателями будет покончено, все изменится. Мои дипломаты на Балканах позаботятся, чтобы все преимущества оказались в наших руках.

Эти изъявления преданности привели к взаимным упрекам. Не обращая внимания на присутствие Муссолини, позабыв о предателях, нацистские лидеры бросали друг другу обвинения, одно тяжелее другого. Адмирал Дённиц упрекнул Геринга в неудачах флота. Геринг атаковал Риббентропа, обвиняя последнего в некомпетентности в ведении дипломатической политики. Причем ответы Риббентропа настолько разозлили шефа люфтваффе, что он обозвал имперского дипломата виноторговцем и даже замахнулся на него своим жезлом. Когда детская перепалка достигла высшей точки, а в окна застучали тяжелые капли дождя, Гитлер неожиданно встал со своего места и дал волю своему гневу, нимало не смущаясь присутствием гостей. Могучая волна неистовства фюрера моментально заставила всех присутствующих позабыть о своих мелких дрязгах. Гитлер безумствовал, призывая все мыслимые кары на головы мужчин и женщин, осмелившихся встать на пути выполнения его священной миссии.

— Я уничтожу, — завывал он, — всех преступников, которые осмелились противопоставить себя Провидению и мне. Эти предатели собственного народа заслуживают страшной смерти, и они ее получат. Все участники заговора сполна заплатят за свое предательство, а также их семьи и родственники. Гнездо гадюк, пожелавших воспрепятствовать величию моей Германии, будет уничтожено раз и навсегда.

Во время этой обличительной тирады его глаза полыхали яростным пламенем, словно уже видели смертные муки жертв. Это была последняя встреча Муссолини и фюрера, и дуче отбыл восвояси растерянный и подавленный увиденным.

В пять часов Ольбрихт пошел к Фромму второй раз. На этот раз его сопровождал Штауффенберг — начальник штаба Фромма. Ольбрихт с ликованием сообщил командующему армией резерва, который еще не знал, что уже таковым не является, что Штауффенберг был личным свидетелем взрыва и совершенно точно знал, что Гитлер мертв.

— Это невозможно, — сказал Фромм. — Кейтель сказал, что в ставке все в порядке.

— Фельдмаршал Кейтель, как обычно, лжет, — невозмутимо сообщил Штауффенберг. — Я сам видел, как Гитлера вынесли мертвым.

— Поэтому, учитывая сложившуюся ситуацию, мы передали командирам подразделений кодовый сигнал, предусмотренный на случай внутренних беспорядков, — добавил Ольбрихт.

Услышав это, Фромм вскочил, стукнул кулаком по столу и заорал:

— Это самоуправство! Вы нарушаете субординацию! И кто это «мы»? Кто конкретно отдал приказ?

— Мой начальник штаба полковник Мерц фон Квирнгейм.

— Немедленно пришлите его сюда!

Прибывший Квирнгейм не отрицал, что передал кодовые слова, и Фромм поместил его под арест. Этого Штауффенберг уже не мог вынести. Он решил, что единственный способ повлиять на Фромма — это сказать ему правду. И он решительно поднялся со своего места.

— Генерал Фромм, — заявил он, — я лично привел в действие бомбу во время совещания в ставке Гитлера. Взрыв был такой силы, как будто в помещение попал стопятидесятимиллиметровый снаряд. Никто из находившихся в комнате не мог уцелеть.

Фромм обернулся к Штауффенбергу и проговорил:

— Граф, покушение сорвалось. Вы должны немедленно застрелиться.