Июнь-декабрь сорок первого

Когда Сталин коснулся в своем докладе людоедской политики и практики нацистских палачей, я уловил нечто очень мне знакомое. И тут же вспомнил одну из недавних наших публикаций: "Документы о кровожадности фашистских мерзавцев, обнаруженные в боях под Ленинградом у убитых немецких солдат и офицеров". Эти документы прислал в редакцию наш спецкор из 4-й армии, воевавшей на Волхове, Михаил Цунц. Их было пять. Публиковались они с рубриками: "Документ первый", "Документ второй"... Самым чудовищным был "Документ первый" - "Памятка германского солдата". Обнаружили эту "Памятку" в полевой сумке убитого лейтенанта Густава Цигеля из Франкфурта-на-Майне. Вот какие содержались в ней поучения, адресованные солдатам вермахта:

"У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и сострадание - убивай всякого русского, советского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик, убивай, этим ты спасешь себя от гибели, обеспечишь будущее твоей семьи и прославишься навеки".

Этот документ был воспроизведен в докладе Сталина дословно. После чего Верховный главнокомандующий сказал:

"Немецкие захватчики хотят иметь истребительную войну с народами СССР. Что же, если немцы хотят иметь истребительную войну, они ее получат".

Не буду скрывать, что всех работников "Красной звезды" обрадовало, что материалы, добытые нашим корреспондентом, включены в столь важный документ партии. Но день или два спустя вдруг звонит мне А. С. Щербаков и строго спрашивает:

- Откуда вы взяли документ Цигеля?

Я ответил.

- Документ у вас?

- Нет. Мы получили его текст по бодо. Есть только телеграфная лента. Оригинал должен быть у корреспондента.

"Должен быть..." Эта формулировка не удовлетворяла секретаря ЦК. Он объяснил, что аккредитованные в Советском Союзе иностранные корреспонденты поставили под сомнение подлинность документа, приведенного в докладе Сталина. Надо, сказал Александр Сергеевич, во что бы то ни стало немедленно доставить "Памятку" в Москву.

Мы сразу же стали разыскивать Цунца. С 4-й армией связаться не удалось. Послали запрос в Ленинград, нет ли Цунца в войсках Ленинградского фронта. Там его не оказалось. А мне по два-три раза в день звонит заместитель начальника Совинформбюро С. А. Лозовский, которого одолевали иностранные корреспонденты: им было обещано показать подлинник документа.

Цунца мы наконец разыскали, но, увы, документа у него не оказалось; он передал "Памятку" в 7-е отделение политотдела армии, а там в суматохе отступления ее потеряли. Где же выход?

Цунц понимал, что "Памятка", попавшая в его руки, не могла быть единственной, ее наверняка распространяли если не во всех, то во многих частях противника, сосредоточенных на Волхове. Были спешно просмотрены груды трофейных документов в полках, дивизиях и разведотделе армии. И нашли, да не одну, а несколько таких "Памяток". Цунц тут же вылетел с ними в Москву, и они были предъявлены иностранным журналистам.

7 ноября

Этот номер газеты делать было нетрудно. Первая, вторая и третья полосы заняты докладом Председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина, отчетом о торжественном заседании и другими официальными материалами. Вот только четвертая полоса сделана сотрудниками "Красной звезды", и ее с полным правом можно назвать литературной. Здесь - статья Алексея Толстого "Родина", статья Ильи Эренбурга "Любовь и ненависть", стихи Константина Симонова "Суровая годовщина".

Накануне Октябрьского праздника я обратился к Толстому с письмом: "Работаем небольшим коллективом, трудностей много, но не унываем. Готовим октябрьский номер. Прошу написать для этого номера статью на тему: "За что мы воюем".

"Родина" - ответ на нашу просьбу. Величавый, былинно-эпический слог этой статьи волновал душу, звал на смертный бой с врагами:

"Земля отчич и дедич немало проглотила полчищ наезжавших на нее насильников. На западе возникали империи и гибли, из великих становились малыми, из богатых - нищими. Наша Родина ширилась и крепла, и ничто не могло пошатнуть ее. Так же без следа поглотит она и эти немецкие орды. Так было, так будет. Ничего - мы сдюжим!.."

Исключительный резонанс вызвала эта статья и в армии, и во всей стране. Просторечивое выражение Толстого "Мы сдюжим!" стало девизом жизни и борьбы миллионов советских людей. Эти слова я многократно встречал потом в виде заголовков во фронтовых и армейских газетах, читал на листах фанеры, выставленных вдоль дорог; они звучали как клятва - в бою, на собраниях, на митингах защитников столицы, а затем и под Сталинградом, и на Курской дуге - везде, где шла упорная борьба с врагом. Илья Эренбург выступил со статьей на международную тему. "В этот день весь мир смотрит на Москву. О Москве говорят в Нарвике и в Мельбурне. Провода мира повторяют одно имя: Москва. Москва теперь не только город. Москва стала надеждой мира".