Их было 999. В первом поезде в Аушвиц

За корсетной лавкой, там, где улица спускалась к собору и стоял фонтан «Нептун», на краю площади, куда евреев теперь не пускали, бывало, сидела Магда Амстер в раздумьях о своей юной жизни. Она жалела, что нельзя ходить в школу, что нельзя завести кота. Но более всего она скучала по Саре, сестре Дьоры. Сара была столь решительно настроена уехать в Палестину, что объявила голодовку, когда отец отказался ее отпустить. Магда не обладала такой хуцпой, чтобы заставить себя голодать или не повиноваться желаниям отца, и потому осталась с семьей. Ее старшие сестра с братом тоже уже отправились в Палестину, и она видела, как отец хочет, чтобы хотя бы одна дочь жила с родителями, а будучи младшей в семье, она воспринимала это как свой долг. Но все равно тосковала по компании своей лучшей подруги, по сестре и брату. Через пару лет, когда она станет старше – обещал отец, – ей можно будет съездить в Палестину. Но для подростка пара лет – это целая жизнь. Из-за хлеставшего по лицу ветра из глаз выступили слезы. Улыбнулась она, лишь заметив, как сверху по улице к ней несутся Дьора и Шмуэль, а один из них размахивал письмом. Ветер пытался вырвать у Магды протянутое ей послание, но ее руки в перчатках покрепче вцепились в тонкие страницы нового письма от Сары.

«Жизнь прекрасна. Мир здесь просто совершенен. Он спокоен в своем счастье, которым наслаждается сам и которого не жалеет для других. Я получаю удовольствие от работы, и все тело поет. Пару дней шел дождь, но сейчас небосвод вновь ясен – синий и глубокий над серыми домиками. Вдруг появились овощи, яркие цветы, а между камней полез папоротник. Все по-весеннему освежилось и насытилось, и я тоже счастлива ощущать себя живой!»

Мечты Магды вдребезги разбил барабан глашатая, объявившего ту же новость, которую в Гуменне слышали Эдита и ее подруги. Члены прешовской еврейской общины поспешили в синагогу рассказать обо всем старейшинам, а подростки стали пробиваться сквозь толпу, чтобы самим прочесть объявление, которое глашатай, обильно смазав клеем, прилаживал на боковую стену ратуши. Эти объявления развешивались по всей Словакии и вслух зачитывались глашатаями под звон медного колокольчика или стук барабана. Единственная разница состояла в том, куда именно должны явиться девушки из того или иного городка – в пожарную часть, в школу, в ратушу, на автостанцию. Остальная часть текста была везде одинаковой:

«20 марта всем незамужним девушкам от 16 до 36 лет надлежит зарегистрироваться для медицинского освидетельствования в здании школы, после чего они будут отправлены на общественные работы. Каждая девушка может взять с собой на регистрацию личные вещи общим весом не более 40 кг».

– Зачем им девушки? – спросил Дьора Шпира.

Этим вопросом он будет задаваться до конца своих дней.

Глава третья

Почему Геродот начинает свое великое описание мира с ничтожного (по мнению персидских мудрецов) дела о взаимном похищении девушек?[17]

Рышард Капущинский

Пятница, 13 марта 1942 года

Министерство финансов – серое, мрачное сооружение с колоннами – стояло на углу напротив одного из красивейших братиславских зданий, выполненных в стиле ар-деко. Здание это возвели в девяностые годы XIX века по проекту австрийского архитектора Йозефа Риттнера для штаба армии Австро-Венгерской империи, а в сороковые годы ХХ века – при президенте Йозефе Тисо – в нем располагалось Министерство внутренних дел. Именно там вращались колесики правительства словацкой Национальной партии. Многочисленные купола и арки этого смотрящего на дунайские берега здания украшали древнеримские шлемы – дань пышному и помпезному прошлому империи. Министерство же финансов занимало более скромное строение, в котором проступали черты двадцатых годов. Между этими плохо сочетаемыми зданиями втиснулся въезд на перекинутый через Дунай мост Франца-Иосифа.