Их было семеро (Солдаты удачи - 1)

-- Отставить! -- приказал я. -- Просчитывали. Поэтому и уцелели. А здесь не Чечня!

-- Про то и говорю.

-- Здесь хуже. Там мы хоть знали, кто враг.

Артист промолчал и ушел в свой номер. Мне даже показалось, что он обиделся. Но когда минут через сорок он вновь появился в апартаменте "Зет", его было не узнать. Он был в тех же джинсах, в той же ковбоечке, расстегнутой до пупа, так же, как и раньше, причесан. Но вид у него был такой, что хотелось немедленно, без единого слова, врезать ему по морде, вбить вместе с зубами в пасть эту наглую усмешечку, самодовольную, хамскую. Мы уставились на него, как бараны. Он презрительно оглядел нас, цыкнул зубом и лениво спросил:

-- Ну что, фраера, будем базлать или на дело бежим?

-- Неплохо, -- оценил я. -- Но на тебе будет маска.

-- Демонстрирую. -- Артист отвернулся, напялил поросячью рожу, надвинул на глаза полотняный кепарик и вновь повернулся к нам. -- Наводи, бугор, кому кадык вырвать?

И выщелкнул лезвие ножа. Причем нож держал не перед собой, как бандюги в фильмах, а в опущенной руке, словно бы прятал его до времени.

Док обошел вокруг Артиста, как вокруг памятника, внимательно его оглядывая, удовлетворенно заключил:

-- Если бы я был Леонидом Давыдовичем из театра "Альтер эго", то сказал бы: верю.

-- То-то! -- ухмыльнулся Артист. Вышел на связь Муха:

-- Объект взял вторую бутылку "паломино". В нарды больше не играет. Просто сидит, кайфует. Я взглянул на часы и поднялся.

-- Пора!..

...И вот уже второй час мы с Трубачом лежим в апельсиновом саду, окружающем отель "Малага", и ждем, когда резидент какой-то там российской разведки Леон Манукян покончит, наконец, с "паломино" и отбудет в свой номер на заслуженный отдых. В саду тихо, лишь шелестит бриз в листве да позванивают цикады, словно пробуя голоса перед дружным всенощным хором. Музыка с набережной почти не слышна, зато сверху, с трассы, соединяющей Ларнаку с шикарным курортным Лимасолом, время от времени доносится шум машин. В свете фонарей белеют стены отеля, в половине номеров то ли никого нет, то ли уже легли спать. Два окна в угловом номере на втором этаже тоже черны. Но я не стал бы клясться, что там никого нет. Как раз наоборот: там затаились Артист и Боцман, потеют в своих поросячьих масках и прислушиваются к фону в динамике рации. Еще час назад их тени скользнули по белой стене отеля, минуты две Боцману понадобилось, чтобы справиться с замком балконной двери, потом в окнах мелькнул отблеск карманного фонаря и тут же исчез. Порядок.

Трубач перекатился ко мне и сказал на ухо, показав подбородком куда-то вверх:

-- Апельсины, а? Эдем! Мог ты себе такое представить? А запах, слышишь?

-- Лавровый лист, -- так же негромко ответил я.

-- Точно. Вот бы набрать.

-- На суп?

Трубач шумно вздохнул -- как автобус, закрывающий двери.

-- Приземленный ты человек! На венок!

И откатился на место.

Да, Эдем. И всего пару с лишним месяцев назад, в гари стылых пожарищ и приторном тлене Грозного, даже вообразить было невозможно, что есть на земле такие места и мы можем там оказаться. И все-таки оказались. Только не нежимся голыми в кущах, прикрываясь фиговыми листками, а пластаемся на земле, стирая муравьев, наползающих на шею и щеки. И слева на грудь давит рация, а в правое бедро воткнулась острым углом пластмассовая коробка электрошокового устройства вроде отечественного "Удара", только мощней на сколько-то тысяч вольт. И то не так, и это не так. А бывает ли вообще, чтобы все так?

Мои размышления о несовершенстве жизненного порядка прервал голос Мухи -- такой громкий, что я поспешно выкрутил регулятор рации почти до нуля.

-- Клиент отплыл, -- сообщил Муха. -- Как поняли?

-- Понял тебя, -- ответил я. -- Всем. Оставаться на приеме. На связь выходить только в крайнем случае. Артист?

-- Ясно.

-- Муха?

-- Ясно.

-- Док?

-- Понял.

Чтобы создать у соседей по пансионату эффект нашего присутствия, Дока мы оставили в моем апартаменте перед орущим телевизором, настроенным на канал "НТВ плюс". "НТВ плюс" транслировался со спутника на Израиль, но и на Кипр сигнал доходил. Поэтому ответ Дока прозвучал, как из комнаты, наполненной собравшимися на вечеринку гостями.

-- Конец связи, -- сказал я и выключил рацию.

Резидент показался в просвете улочки минут через двадцать. Шел он довольно твердо, хоть и без особой легкости. "Паломино", видно, какое-то действие все-таки оказало. Серый фургончик, припаркованный возле отеля, не вызвал у него интереса. Он обошел машину, пересек небольшой двор и по наружной лесенке поднялся на свой балкон. Дверь открылась, закрылась, вспыхнул свет, на тюлевых шторах мелькнули тени. Минуты через две шторы раздвинулись и просторные фрамуги окон уползли вверх. Это был знак нам. Мы одним духом взлетели на балкон и притаились под окнами, скрытые от постороннего взгляда панельной оградой.

Из номера доносилось какое-то сдавленное мычанье. Потом раздался голос Артиста:

-- Замри, лаврушник! Два раза не повторяю!