Их любовник

В душ Бонни отнес меня на руках, и мы, смеясь и целуясь, мыли друг друга и снова занимались любовью. А потом, уставшие до полного нестояния, поплелись на кухню за минералкой. Вместе. Разумеется, вместе. И как-то так получилось, что нестояние само собой прошло, стоило мне немножко облиться — а Бонни начать собирать капли воды губами. Так что я чуть не уснула на кухонном столе сразу после… ну, кто же их считает, когда рядом Бонни, правда? В общем, в постель меня опять несли на руках. Кажется. Потому что я уже спала.

И снились мне розы, заполнившие «Касабланку» до самого потолка и почему-то Алла Пугачева, поющая дуэтом с Бонни что-то из Гребенщикова. Кажется, про «настоящему индейцу завсегда везде ништяк».

16. Благими намерениями…

Москва, конец октября

Роза

Проснулась я одна. Постель пахла Бонни, из-за окна доносился гул машин и детские голоса — садик близко. На тумбочке у постели стояла в бокале для шампанского одинокая белая роза. А на кухне кто-то звенел посудой и мурлыкал «Memory».

Счастье. Такое простое и незамысловатое женское счастье.

Улыбаясь, как счастливая идиотка, я завернулась в простыню и босиком пошла на мурлыканье, к которому добавился запах кофе.

Бонни на моей московской кухне выглядел как ожившая мечта или рекламный постер романтической комедии. Взъерошенный, босой, в джинсах и в моем любимом фартуке с клубничками и кружевной оборочкой. Фантастически, короче, выглядел. А главное — совершенно естественно. Как будто всю жизнь, каждое утро, варил тут кофе.

Сукин сын. Вот как его можно не любить?

— Завтрак из «Касабланки», — он кивнул на стол, уставленный тарелочками, вазочками, салатниками и букетом мелких роз посередине. — А кофе почти готов.

— Пахнет вкусно, — я подошла к нему, дождавшись, пока он снимет кофе с огня. Ненавижу запах горелого кофе и мыть плиту. — И тебе идет мой фартук.

Я потерлась щекой о его голое плечо, коснулась губами ложбинки позвоночника, вдохнула родной запах — чистого тела, Кензо, кофе с кардамоном.

— Из меня получится образцовый отец семейства, не находишь? — оборвав мурлыканье, спросил он.

На кухне тут же стало холодно. Пожалуй, мне стоит одеться…

— Хоть в рекламе снимай, — ответила я, отлипнув от его спины и плотнее заворачиваясь в простыню.

— Роза? — Бонни обернулся, но я уже сбежала из кухни.

— Надо умыться, — ответила я, закрывая за собой дверь в ванную.

Черт. Примерный семьянин, да? И ошейник с напульсниками снял. Три раза черт. Ведь мне только кажется, что кино закончилось, правда же? Ведь вчера — это было настоящее?! Его забота, его страсть и нежность, это же не была актерская игра по контракту «идеальный саб»?!

Нет, наверняка нет. Просто Бонни неудачно пошутил.

А я… а я все равно помню, что Клаудиа беременна от него. И что для Бонни это серьезно. В смысле, ребенок. Семья.

Да. Мы с Кеем для него — не семья. Мы — так, друзья и любовники, но не семья.

Я невольно обняла руками живот, едва начавший круглеть. Кто там, мальчик или девочка? Каким он будет, наш с Кеем ребенок, похожим на меня, на него или на обоих сразу? Пока я знаю только, что он не будет похож на Бонни. Что моя глупая мечта о малыше с черными, как сицилийская ночь, глазами не сбудется. Наверное, уже никогда.

То есть малыш-то будет, только не у меня.

Зря я позволила себе мечтать.

Глянув в зеркало над умывальником, я показала себе кулак и велела: соберись, тряпка! От раскисания проку не будет. Ты же не надеешься всерьез, что если пустишь слезу, беременность Клаудии рассосется, а родители Бонни резко обрадуются тому, что их сын — больной ублюдок нетрадиционной даже для нормальных геев ориентации? Это только в розовых романчиках и в Голливуде все по велению левой пятки автора становится шоколадно. В жизни все сильно иначе. И тебе придется с этим жить.

Где-то внутри меня продолжала рыдать маленькая девочка, у которой злые дяди отняли любимого плюшевого Бонечку, а я… я — умывалась холодной водой, раздирала расческой спутавшиеся за безумную ночь и высохшие колтуном волосы, втирала в кожу дневной крем, надевала висящий в ванной махровый халат…

И запрещала себе думать о Бонни и вспоминать нашу безумно прекрасную ночь.

У меня есть любимый муж. У нас скоро будет ребенок. И еще у нас есть друг Бонни из племени свободных попугаев. Будет друг Бонни, если я сумею принять его таким, какой он есть.

И для начала я улыбнусь и напомню себе, что жизнь прекрасна. По определению. А потом — выйду на кухню, поцелую Бонни. Сегодня еще можно.

Моему прекрасному плану ничто не помешало. Бонни, уже без фартука, раскладывал приборы, по-прежнему мурлыкая под нос, только не из «Кошек», а из Битлов, «Yesterdey». Очень к месту, ничего не скажешь.

— С добрым утром, — обернулся он ко мне.