Их любовник

«Пустите меня к дракону. Под мою ответственность, я распишусь на бумажке для вашей задницы, генерал. Поторопитесь, пока он не разнес тут все к чертям собачьим».

27. Чудес не бывает?

Его назвали сумасшедшим, показали дракона издалека — через последнее из уцелевших бронированных стекол. Зрелище было ужасным. Дракон методично проламывал потолок ангара. Дышал в него огнем, потом бил хвостом, что-то отламывал, топтал, и по новой. Но самым ужасным было, когда дракон почуял Никеля. Он обернулся, метнулся к стеклу, и Никелю показалось, что сейчас дракон просто проломит все на своем пути, а от него не останется и мокрого места. Потому что от дракона несло ненавистью и безумием, ничего общего с тем прекрасным гордым существом, с которым он летел домой из Южной Америки. С тем драконом Никель был одним целым, чувствовал ветер его крыльями, видел его глазами, а тут… Он отшатнулся. Не столько от самого дракона, сколько от того, что сотворил с ним. Сам. По собственной глупости и трусости. Не справился. Оказался слабаком. Сукой. И сейчас первой его мыслью было — как это остановить? Если безумный дракон выберется, он устроит локальный апокалипсис.

«Потому что ты — слабак и трус, Никель», — напомнил он себе.

«Потому что ты обещал ему найти и спасти, а не убить».

И он пошел туда. Через оплавленные завалы, оставшиеся от соседних с ангаром помещений. В раскаленный ад, где с потолка свисали металлические сталактиты. Он был готов к тому, что не успеет ни слова сказать, что его сразу сожгут. Или растерзают. Плевать. Он шел и надеялся, что дракон еще не совсем дракон, что он помнит хоть что-то.

Дракон его ждал. Притаился на обломках оборудования за миллиард баксов, сложив крылья и прижавшись к полу, готовый к броску. Позволил Никелю выйти на открытое место и даже позвать: «Марио!» — и бросился. Лавина брони, когтей и зубов, мегатонна ненависти. Если бы Никель не пил драконью кровь, точно бы умер от разрыва сердца.

А дракон остановился и медленно, словно через силу, опустился. Лег, положив голову на пол у ног Никеля, совсем рядом, в каком-то полуметре, и прикрыл страшные желтые глаза, похожие на лавовые разломы. Замер в ожидании.

«Марио?» — шепнул Никель, сделал шаг к дракону, дотронулся до огромного носа. Дракон вздохнул, приоткрыл глаза… Карие. Человеческие. Никелю показалось, что в них — слезы… Он не успел разглядеть. Дракон исчез. Без всякой дымки и прочих спецэффектов. Просто на его месте оказался человек. Босой, одетый в домашние джинсы и майку. И этот человек бросился на Никеля с безумным звериным рычанием. Никель вовсе не собирался сдаваться, тем более, когда дракон стал человеком. Он дрался, пытался завалить Марио, обездвижить, и будь тот не драконом — Никелю бы удалось. Но не против драконьих реакций и силы. Дракону потребовалось всего несколько секунд, чтобы сломать Никелю запястье, грохнуть его самого на пол и добраться до его горла… Почти. Удара о бетон головой не было — вместо того, чтобы сжать его горло, руки Эль Драко оказались между затылком Никеля и бетоном. А над ним — желтые драконьи глаза, как лавовые разломы, и лицо, искаженное ненавистью.

А на Никеля накатила боль. Она возникла где-то в груди, там, где давным-давно не было ничего, кроме мышцы для перегонки крови, разлилась ядом по телу и скопилась в горле и в глазах, глаза жгло, словно в них перцу насыпали. Никель Бессердечный сказал бы, что слезы — нормальная физиологическая реакция на перец. Зимний лорд вообще бы ничего не сказал, это ниже достоинства настоящего ярла. А Никель… Николас… Он потянулся к Эль Драко, не думая о достоинстве лорда и прочей фигне. Просто потянулся — чтобы коснуться его, наконец. Сделать то, чего хочется больше всего на свете. То, без чего он сдохнет от боли, стыда и одиночества. Просто дотронуться. И дракон ему позволил. Снова замер, всего на миг, когда его щеки коснулась ладонь Никеля. А потом подался навстречу с тихим стоном… и отшатнулся, скатился прочь, припал к полу, словно сейчас снова бросится — или взлетит? Никелю показалось, он видит сразу и дракона, и человека. Словно Эль Драко не мог выбрать. Но сомнения длились всего миг. Эль Драко сел на полу, выдохнул и вполне по-человечески выругался.

«Чтоб ты сдох, Никель, — сказал он хрипло. — За каким чертом ты приперся?»

«За тобой», — это был единственно возможный ответ.

«Ну, раз приперся, давай, убивай дракона. Делай то, что должен», — выплюнул он и опустил голову, чтобы не видеть Никеля.

«Пойдем отсюда, Марио», — сказал Никель, садясь рядом и обнимая дракона левой, не сломанной, рукой.

Тогда дракон заплакал. Наконец-то. Беззвучно, лишь плечи вздрагивали. А Никель прижимал его к себе и шептал, глотая собственные слезы: «Марио». Он не сразу понял, что дракон не всхлипывает, а что-то говорит. Рвано, сбивчиво. А прислушавшись, различил: «Ненавижу. Боже, как я тебя ненавижу, Никель! Тебя и весь этот гребаный мир! Гребаного дракона! Я не хочу!..»

«Чего ты не хочешь?» — спросил Никель.