Их последняя встреча

Ее зубы стучат, она ничего не может поделать. Томас крепко обхватывает ее рукой, чтобы унять дрожь. Глядя на них, можно подумать, что девушка больна, возможно, выпила лишнее и парень ведет ее домой.

Зачем она это сделала? Резонный вопрос. Для показухи? Чтобы что-то доказать? Чтобы преодолеть заурядность своего имени? Чтобы очиститься?

— Не знаю, — честно признается она.

Волосы прилипли к голове, все возбуждение от аттракционов исчезло. Линда выглядит хуже некуда, от морской воды из носа течет.

Она гордится и всегда гордилась своими волосами. Обычно они густые и длинные, теплого соснового цвета. В доме для оступившихся девочек Линда иногда распускала их, хотя монахини заставляли ее заплетать косы.

— Да, это было здорово, — говорит он, растирая ее руки, чтобы улучшить кровообращение. Затем смеется и качает головой. — Господи, об этом будут говорить недели.

Линда оставляет Томаса в начале своей улицы.

— Со мной все в порядке, — уверяет она и высвобождается из его рук.

— Можно завтра позвонить тебе?

Какое-то время она думает. Никто еще не звонил ей домой.

— Нам лучше где-то встретиться, — говорит она.

— Здесь? — спрашивает он. — В полдень?

— Я попробую.

Она бежит по улице, негнущиеся ноги дрожат, и она знает, что выглядит неуклюже. Поворачивая за угол, Линда не выдерживает и оглядывается. Томас стоит на том же месте, где она его оставила. Он поднимает руку и машет ей.

Когда она входит в квартиру, тетя стоит в коридоре. На голове у нее бигуди и сетка для волос: маленькие золотые витки на серебристых палочках за сетчатым ограждением. Обычно она завивает волосы, и на голове просвечивается кожа. У тети залысины, которые она пытается скрывать челкой.

На тете розовый полосатый банный халат и фланелевая пижама с изображениями чайников. Домашние тапочки, когда-то розовые, от носки стали бежевыми. У тети неопрятные брови, на губах — следы темно-малиновой помады.

Они стоят по разные стороны разделяющей их пропасти, и каждая чего-то хочет от другой.

— Где ты была? — вопрошает тетя.

— Я упала, — роняет Линда, проходя мимо нее.

На следующий день Томас подбирает Линду в белый «бьюик-скайларк» с откидным верхом и кожаным салоном цвета тетиной помады. Словно не признавая воскресенья, Линда надела джинсы, хотя, послушная долгу, она уже побывала с братьями и сестрами в церкви. На Томасе — та же куртка, что была вчера, но хорошие брюки, которые можно было бы надеть и в школу.

— Я не взяла платка, — говорит она. — Не знала, что машина с откидным верхом.

— Хочешь вернуться за ним?

— Нет.

Они с минуту сидят в машине, прежде чем он заводит двигатель. Каждому хочется что-то сказать, но некоторое время они оба молчат.

— На тебя орали? — наконец спрашивает Томас.

— На меня косо смотрели, — отвечает она, и он улыбается.

— Хочешь прокатиться?

— Куда?

— Куда угодно. Просто прокатиться.

— Конечно, — смеется она.

В машине между Томасом и Линдой — целый океан пространства. Она рассматривает хромированную панель, разъемы, на которых написано «Фары», «Стеклоочистители», «Прикуриватель», «Вспомогательные приборы». «Интересно, какие именно вспомогательные приборы?» — думает она. Томас включает приемник, и раздается энергичная скороговорка. Это им совершенно не подходит, это звучит так, будто Рики Нельсон [62]забрел в камерный оркестр. Томас тут же выключает радио.

— Иногда, когда я езжу на машине, — говорит он, — я не включаю радио. Мне нужно время, чтобы подумать.

— И мне тоже. Я имею в виду, мне тоже нужно время, чтобы подумать.

Она сидит, спрятав руки в карманы пальто. Если бы она не надела пальто, то села бы себе на руки.

Ей нравится открытый воздух в машине с откинутым верхом, хотя волосы хлещут по глазам и она знает, что, когда машина остановится, волосы будут в беспорядке. Когда любовник тети жил с ней, у них была машина и Линду вместе со всеми двоюродными братьями и сестрами бесцеремонно запихивали на заднее сиденье, предназначенное для троих. В дождливые дни окна машины были плотно закрыты и тетя курила. У Линды начинает болеть голова, даже когда она просто думает об этом.

Пока Томас ведет машину, Линда замечает, что цвет воды и неба стал ярче по сравнению со вчерашним днем; море блестит на солнце до боли в глазах. Это словно сказочное ювелирное изделие с миллионом бриллиантов.

Томас предусмотрительно отъезжает от района, где живет Линда, он не показывает ей свой дом на Аллертон Хилл.

— Ты уезжала? — спрашивает он, когда они сворачивают на Самосет.

— Да.

— У тебя был ребенок?

Линда ошеломлена нахальством парня, но ей все равно весело. Она могла прожить целый год без единого прямого вопроса, научиться жить в окружении насмешливых взглядов, в атмосфере клеветы.

— Нет, — говорит она.

— Меня это не волнует. — Он поправляется: — Ну, волнует, потому что это случилось с тобой, но из-за этого ты не стала бы нравиться мне меньше.

— Почему я тебе нравлюсь? — интересуется она.