Их повели налево

Теперь, несколько часов спустя, водитель моего грузовика высадил всех, кроме меня. Наконец он останавливается на обочине гравийной дороги и говорит, что мы прибыли в Фёренвальд. Но таблички с названием рядом нет.

Вокруг простираются только поля, ровные и бурые, и в земле копошатся десятки плохо одетых мужчин и женщин. Далее, в нескольких сотнях метров виднеются островерхие крыши городка.

Я оглядываюсь, рассчитывая спросить у водителя, куда мне идти, но он уже отъехал. И я иду по полю к одной из женщин, которая с лопатой в руке сажает в землю какие-то семена.

– Извините, вы не скажете мне, где находится лагерь? – спрашиваю я по-немецки. – Лагерь для перемещенных лиц. Он близко?

Она явно не поняла моего вопроса. Я перехожу на идиш, потом на польский, но ответа все нет. Однако, когда я спрашиваю по-польски, лицо женщины проясняется и она жестом подзывает к себе свою товарку. Я повторяю вопрос, и вторая женщина отвечает мне также по-польски.

– Фёренвальд вон там, – она кивает в сторону островерхих крыш.

– В каких из тамошних зданий находится лагерь?

Она смеется.

– Во всех.

– Я здесь, – шепчу я. Я это сделала.

Женщина, а вернее девушка, смотрит на меня с удивлением, но с минуту я молчу, не в силах говорить, не в силах сдвинуться с места, дрожа всем телом, ибо я все-таки сделала это, каким бы безумием это ни казалось. И истратила половину имевшихся у меня денег на проезд и еду. Теперь обратной дороги нет, мне уже не на что вернуться домой. На миг мое сердце сжимает страх, но что сделано, то сделано.

– Наверное, вам нужно административное здание, – говорит девушка в ответ на мое молчание. – Оно находится в центре лагеря – идите вон туда, к улице Мичиган-стрит. Как подойдете поближе, вам кто-нибудь поможет.

Я выдавливаю из себя улыбку и пытаюсь повторить за ней название улицы. Это явно не польское и не немецкое слово.

– Ми-чи-ган, – произносит она по слогам. – Это американская провинция. Все улицы лагеря названы в честь американских провинций.

– Спасибо.

Грунтовая дорога, которую она мне показала, ведет меня в Фёренвальд, который нисколько не похож на то, что я ожидала здесь увидеть. Я представляла себе параллельные ряды длинных бараков, архитектуру войны, готовясь к худшему.

Но Фёренвальд больше похож на небольшой городок, и его конфигурация напоминает колесо со спицами. Я вздыхаю с облегчением.

Кроме Мичиган-стрит здесь есть улицы, называемые Иллинойс-стрит, Индиана-стрит, и все они ведут в центр. На расходящихся, как колесные спицы, улицах стоят маленькие выбеленные известкой домики, а в середине, судя по всему, находятся административные постройки, более крупные и похожие на фабрики, расположенные вокруг центрального двора.

Перед входом в самое большое здание стоят люди, разговаривая и куря. Я не удивляюсь, слыша разные языки: венгерский, чешский, голландский. Большинство этих людей молоды – моего возраста или немного старше; кое-кто – их куда меньше – принадлежит к поколению моих родителей, и еще меньше пожилых. Никого моложе здесь нет, никого возраста Абека.

Я прочищаю горло и сжимаю ручку моего саквояжа. – Извините, кто здесь главный? – спрашиваю я по-немецки, поскольку чаще всего здесь звучит именно этот язык.

Рыжеватый паренек отрывается от беседы. – Какое отделение вы имеете в виду?

Отделение. Такого я не ожидала.

– Я ищу одного человека. Другого узника – то есть перемещенное лицо.

Он кивком показывает на небольшую соседнюю постройку.

– Тогда вам туда. Спросите фрау Йост.

Но мне не приходится ее спрашивать – почти сразу же после того, как я вхожу в современное здание с линолеумными полами, ко мне подходит невысокая женщина в очках в металлической оправе. Она одета в клетчатое отрезное платье спортивного и, похоже, не немецкого покроя. Рукопожатие у нее деловитое.

– Englisch? – спрашивает она. – Deutch?[6]

– Ja, – отвечаю я и объясняю, что я из Польши, но говорю по-немецки. – Меня зовут Зофья Ледерман. Вы фрау Йост?

Она кивает.

– Да, это я. Какое счастье, что вы знаете немецкий. – Сама она говорит по-немецки с акцентом, то ли американским, то ли канадским. – На днях, чтобы объясниться с женщиной из Венгрии, мне пришлось прибегнуть к помощи человека, который говорил по-венгерски и по-французски.

Я ожидаю, когда она спросит, что я тут делаю, или предложит сесть, но вместо этого фрау Йост снимает с крюка шляпку, надевает ее и ведет меня к двери, через которую я только что вошла.

– Я сказала им, что ни у кого нет времени вычистить такое количество жилья, – говорит она. – Но мы сделали все, что могли – койка там, койка тут, но численность людей уже удвоилась, и нам отчаянно не хватает одеял. Вы же знали об этом, не так ли? С таким количеством перемещенных лиц еды у нас сейчас, наверное, на неделю. Огороды тоже играют свою роль.

– Фрау Йост…

– Думаю, в конечном итоге ваши официальные продуктовые карточки передадут нам, но, поскольку, в этой стране пока абсолютно ничего не работает…

– Фрау Йост, извините, но…

Наконец, заметив, что я не вышла вместе с ней, она замолкает и опять заходит внутрь.

– Фельдафинг?

– Что?