Их величества пирамиды

До арабского завоевания Египет принадлежал Византийской империи и почти тысячу лет был неотъемлемой частью греческого мира — с того самого декабрьского дня 332 года до н. э., когда Александр Великий в мемфисском храме бога Птаха принял двойную корону владыки Верхнего и Нижнего Египта. Греко-македонской была династия Птолемеев, греками были чиновники, греки составляли значительную часть населения Египта, Александрия была одним из крупнейших центров греческой культуры; римские властители этой страны издавали свои распоряжения на греческом языке. И все же Египет только внешне казался греческим, а в период римского владычества — лишь формально римским. Прежде всего не изменился этнический характер населения: основную массу жителей составляли египтяне, у которых не было иной родины, кроме Египта; несмотря на все новые влияния, они сохраняли верность традиционному образу жизни. Для греков Египет был лишь одной из стран эллинского мира, для римлян — одной из провинций (в современном понимании — колоний). Арабы, захватившие Египет, обрели в нем новую родину. Они быстро заселили эту страну и наложили собственный отпечаток на весь ее облик.

Поработив исконное египетское население, арабы частично ассимилировали его. Насколько известно, поначалу обошлось без насилий, хотя их можно было ожидать. Дело в том, что египтяне не оказали арабам сопротивления; они уже привыкли к чужому господству, и потому приход новых захватчиков был для них лишь сменой властителей, в которой они не принимали никакого участия.[21] Арабы сумели это оценить и селились в Египте. Их просачиванию способствовала также значительная внутренняя дифференцированность египетского этнического целого, как классовая, так и религиозная.

Большинство египтян склонились к христианству, которое начало проникать сюда с середины I столетия и нашло здесь благодатную почву—главным образом из-за христианского учения о загробной жизни; тем не менее многие из египтян, в основном бедные и безземельные крестьяне, оставались верны старым богам. Египтяне-христиане, или копты (от греческого Aigyptios), не смешивались с арабами; они сохранили свою религию, в которой преобладало направление так называемого монофизитства (учения о «единой природе» Христа), и свой язык. Египтяне-язычники, напротив, приняли от арабов ислам и полностью слились с ними. Впоследствии между арабами и коптами нередко имели место конфликты, подчас вооруженные, причем копты, давно утратившие военные навыки, каждый раз терпели поражение.

Постепенно арабский язык стал преобладающим, а после покорения Египта турками (в 1517 году, после победы султана Селима I в битве под Гелиополем) живой коптский язык вообще исчезает. Но как памятники завершающей фазы развития древнеегипетского языка сохранились религиозные книги коптов — последних живых потомков древних египтян.

Так у пирамид, которые одни неподвижно простояли все это время, полное перемен, появился совсем новый народ. После Августа, Веспасиана, Адриана и других императоров из Рима и Византии к ним стали наведываться халифы из Багдада. А вместе с ними и после них арабские историки и писатели.

Все восхищались пирамидами, признавали их чудом из чудес. А поскольку книг европейских историков они не знали, а от коптов не получили достаточных сведений, то и начали выдумывать.

Ведь у арабов, как известно, богатая фантазия, и они сочинители замечательных сказок.

Мы ничего не имеем против фантазии и сказок, но в данном случае нас больше интересуют свидетельства очевидцев и факты из книг историков. Однако описания, соответствующие нашему вкусу, тогдашним арабским авторам были чужды, а их понимание истории тоже резко отличалось от нашего. Historia — греческое слово, прежде всего оно означало не просто историю или описание минувшего, а «исследование», «изучение», «добывание знаний», Ta’rich — арабское слово, соответствующее «истории», — первоначально значило «датирование», «определение времени событий». Науку, обозначенную этим словом, до недавних времен арабы почитали лишь вспомогательной дисциплиной, состоящей на службе у исламской религии, — примерно так у нас в средние века церковь считала философию «служанкой теологии». В обрисовке характеров и понимании психологии мало кто из европейских историков может сравниться с арабскими, не говоря уж об их превосходстве в красочности описаний. Но их попытки критически подойти к фактам или рационально объяснить исторический процесс, по нашим понятиям, большей частью выглядят куда слабей, по крайней мере до Ибн-Халдуна (1332–1405), а нередко и после него.