Их женщина

Ругательство вылетает из ее рта, а щеки жжет у меня. Это так ужасно… волнительно и… захватывающе. То, как она ругается, и насколько гармонично при этом смотрится. Сквернословие в нашем доме всегда было под запретом, но у меня мурашки бегут по коже, потому что я вдруг осознаю, что хочу слышать эту гадость из ее уст снова и снова. И сам хочу быть таким же гадко крутым.

– А… – Веду взглядом по гостиной, в панике отыскивая такое место.

– Идем на кухню. – Предлагает Эй Джей по-хозяйски. – Кстати, где она у тебя?

Указываю жестом, и мы идем туда.

– Так. О, неплохо. – Радуется она, распахивая холодильник. – Ты уже завтракал, Майкл?

– А… я? Э… нет.

– Тогда садись, я накрою на стол.

Топчусь на месте, пока гостья достает продукты с разных полок. Жду уточнения – в столовую мне пройти или остаться здесь, чтобы помочь донести тарелки.

– Э-э, ты куда? – Окликает она меня, когда делаю шаг в сторону. – Сюда падай, Майки. Мы просто пожрем, о’кей? Не нужно для меня накрывать в этом траурном зале и тащить на стол лучший мамочкин сервиз, ладно? Просто расслабься.

– Х-хорошо. – Киваю я.

Тяну за спинку стула, и тот громко скрипит по полированной поверхности пола.

– Уоу… – Морщится девчонка, прижимая ухо к плечу, потому что руки ее заняты тарелками.

– Прости… – Мямлю я.

Незаметно, (как мне кажется), вытираю каплю пота со лба. Сажусь, придвигаю стул к столу и громко сглатываю.

– Молока? – Предлагает она.

– Нет, спасибо. – Отказываюсь. Вспоминаю, что мамочки нет дома, и тихо добавляю: – Ненавижу эту гадость.

– Ого. – Гостья замирает и довольно хмыкает. – А у нас с тобой много общего. – Проходится глазами по моему лицу, затем по фигуре. – Намного больше, чем может показаться… на первый взгляд.

– Спасибо.

Она улыбается, берет нож, режет хлеб и мясо.

Я наблюдаю. Я ослеплен ее улыбкой. Она кажется такой искренней, поэтому мне, наконец, удается немного расслабиться. И, надо признать, так легко и хорошо мне бывает только с Джимми.

– Держи. – Эй Джей с грохотом ставит передо мной тарелки с сэндвичами.

Разглядываю толстые куски бекона и говядины, зажатые между треугольничками хлеба, зеленью и дольками томатов. Они такие не совершенные. Все разной толщины, кривые. Но от этого, почему-то, не менее прекрасные. Возможно, со мной что-то не то происходит, но, кажется, все, к чему эта девчонка не прикоснется, становится лучше.

– Так… почему ты зовешь себя Эй Джей? – Решаюсь задать вопрос. – Я слышал, как твой отец называл тебя Элис.

Она садится напротив меня и ставит на стол банку с арахисовым маслом.

– А почему ты носишь эти стремные шмотки? А? – Кладет локти на стол и упирается подбородком в кулачки. – Вот точно в такой же рубашке моего деда хоронили. Зуб даю. А брюки… – Приподнимается, чтобы взглянуть на мои ноги через стол. – Парень, должна тебя огорчить. Фасончик у них такой, будто ты кучу наложил, сечешь?

Меня бросает в жар.

– Мама говорит, это классика… Аккуратно, элегантно, практично. Еще она никогда не выходит из моды. – Заливаюсь краской.

– Тебя обманули.

– Но мама…

– А ты за мамкину сиську до старости собрался держаться? – Усмехается она.

Зачерпывает арахисовое масло указательным пальцем и слизывает языком.

– Я не… – У меня дыхание перехватывает, когда ее язык прячется меж пухлых розовых губ.

– А завтра она тебе невесту выберет. Из своих. Ну, из роботов, помешанных на чистоте и этикете. – Эй Джей деловито зачерпывает новую порцию масла. – И сосватает. Ты согласишься?

– Н-нет… – Выдыхаю я. – Не-е-т!

Беру дрожащими пальцами сэндвич.

Не хочу робота. Только не это.

– А теперь давай, рассказывай, – она берет ложку и мажет масло на хлеб, – что у вас приключилось пару дней назад?

Впивается зубами и откусывает большой кусок хлеба. Жует, облизывает губы. Меня это зрелище завораживает. Заставляет забыть, как нужно дышать.

– Ты о чем? – Еле выдавливаю.

– Ну, о том, как ты притащился домой во рванье со сбитыми коленями. – Эй Джей одаривает меня очередной сияющей улыбкой. – Я все видела. – Довольно кивает. – И слышала. Твоя мать визжала так, будто ее индюк в задницу клюнул!

И я невольно начинаю смеяться. И рассказываю все, как на духу. И вижу, как она реагирует: ее зрачки расширяются, рот открывается от удивления, сэндвич падает на тарелку и разваливается.

Для меня заявиться домой в таком виде было настоящим геройским поступком, но, увидев одобрение в глазах этой девчонки, я понимаю, что оно того стоило. И говорю, говорю, снова и снова расписываю все в деталях.

А потом мы поднимаемся вместе наверх. Элис рассматривает учебники на полках, мои дипломы за победы в научных состязаниях, переставляет вещи с места на место, открывает гардероб.

– Нужно все это сжечь, – смеется она.

И я согласен. На все согласен, ради того, чтобы она вот так стояла посреди моей комнаты и так заливисто хохотала.

Мы вытаскиваем вещи прямо на пол, яростно топчем их, отрываем рукава и пуговицы. Скидываем в кучу у двери. Эй Джей обещает достать мне нормальную одежду, а я киваю, понимая, что готов ради нее облачиться хоть в картонную коробку.