Их женщина

– И лучше сделать вот так, – девочка встает, сгребает со стола пакетики с порошком и засовывает их в карманы Джо. Затем подбирает биту и вкладывает в его же безвольные пальцы. Отряхивает руки. – Майки, тебе придется остаться, парню пригодится свидетель.

Она склоняется надо мной, достает из кармана шорт белый платок и подает мне. Беру его и прикладываю к лицу матери. Девчонка наблюдает за моими действиями, одобрительно кивая, затем ее рука мягко касается моего плеча:

– Здорово тебе досталось, чувак.

Киваю. Шмыгаю носом и чувствую во рту металлический привкус крови. Представляю, какой у меня сейчас видок.

– Меня зовут Джимми, – протягиваю руку.

Она жмет ее почти неощутимо, легко, не боясь испачкаться.

– Элли.

И улыбается. У нее самая красивая улыбка на свете.

Девчонка, явно смутившись, тут же косится на Майки:

– Его мамка точно сегодня его прибьет, – усмехается.

– Ему насрать, – улыбаюсь я в ответ, поглядывая искоса на еле живого Салливана. – Он – герой.

Элли

– Когда ты вернешься? – Раздается с кухни.

А не все ли равно? Меня даже смешит его вопрос, но, видимо, это такой рефлекс: если он не задаст его, то будет чувствовать себя хреновым родителем. А ведь и правда – только эта короткая фраза, брошенная вдогонку, и отделяет его, как отца, от полнейшего безразличия по отношению ко мне. А так – вроде поинтересовался, значит, не до конца хотел плевать на то, чем я живу.

Наклоняюсь к зеркалу и долго разглядываю свое отражение. Подростковая сочность лица постепенно сходит, щеки уже не такие пухлые, нос заострился, даже выделились скулы. Я израстаюсь, и из гадкого утенка потихоньку приобретаю черты прекрасного лебедя.

Передо мной не девочка – молодая женщина. Длинные волосы делают ее лицо более вытянутым, губы даже без помады мягки и налиты ярким цветом, шея тонка и изящна, бедра покаты, грудь тоже имеется, пусть и небольшая.

Ох, она определенно хороша… И знает, чего хочет. А еще теперь у нее определенно появилась некоторая уверенность в успехе того, чего она планирует добиться.

Он снился ей всю ночь. Всю чертову ночь он ласкал во сне ее так страстно, горячо и с таким усердием, с каким обычно делает вид, что между ними ничего нет. Но это нельзя больше игнорировать. Оно давно висит в воздухе запахом желания. Трещит шальным электричеством, едва они встречаются взглядами. Им нужно просто признаться друг другу и свершить неизбежное –сказать себе и всему миру, что они хотят, что любят, что больше не могут быть порознь.

– Когда ты вернешься, Элис? – Повторяет свой вопрос отец.

Как же бесит!

Моя семья давно уже не здесь. Уже четыре года она – не этот гребаный дом и не призрак папочки, то появляющийся, то исчезающий без следа. Моя семья – это Майки и Джимми. Те, кто всегда поддержит. Те, кому можно доверить любую тайну и не бояться при этом быть высмеянной или получить критику в ответ. Только эти парни, рядом с которыми можно ничего на свете не бояться и при этом чувствовать себя нужной и любимой – это и есть настоящая семья, что бы там не говорили.

– Постараюсь вернуться сегодня! – Не могла не съязвить.

Какая ему вообще разница? Его в ближайшие двое суток и дома-то не будет. Иначе бы, знал, что я частенько ночую не в своей постели, а в доме напротив.

– Элис… – Устало.

Но я уже хватаю сумочку, одергиваю короткое белое платьице и выхожу за дверь. По пути от собственного дома до дома Салливанов достаю туалетную воду, несколько брызгаю над головой и радостно впрыгиваю в облако висящих в воздухе крошечных капель. Затем добавляю немного аромата прямо на шею и убираю парфюм обратно в сумку.

Знаю, что папа провожает меня унылым взглядом, и поэтому нахально виляю бедрами. Ждет, наверное, не дождется, когда свалю в колледж. Только, к сожалению, в отличие от Майкла, который уже несколько лет грезит врачебным делом, я так и не определилась, кем хочу стать.

Встряхиваю волосами, подхожу к двери и нетерпеливо жму на звонок.

– Ах, это ты, – надменно произносит миссис Салливан, впуская меня.

Каждая мышца ее лица напряжена до предела.

Мы тихо ненавидим друг друга все эти годы. Мамулю Салливан бесит наша дружба с ее сыном, но поделать она ничего не может, поэтому и вынуждена натужно давить улыбку, проклиная меня одним лишь взглядом. Кажется, я даже слышу, как хрустят ее пальцы, когда она впивается ими в край своего старомодного пиджака.

– Держись подальше от моего сына, – говорят ее глаза, когда она смотрит на меня.

– А не пойти бы тебе куда подальше? – Отвечает моя наглая ухмылка.

Я уверена в себе, потому что знаю: Майки принадлежит лишь мне, Джимми и тому миру, что мы выстроили за эти годы для нас троих. И в этом мире место этой дамочки не больше, чем точка, обозначающая наш тухлый город на карте страны.

Я люблю их. Люблю каждого из этих парней: и крепкого рыжего умника, с которым так легко, весело и спокойно, и худого, вечно погруженного в свои мысли хулигана, от которого никогда не знаешь, чего ожидать.