Ихтис

– У бабушки Матрены. Не за даром, конечно, но плата пустяковая. Что поделать, и людям надо как-то выживать, деревня заброшена, – Светлана вздохнула, погладила сына по плечу. – Ты бы, Лешенька, аппетит шоколадом не портил. Вот покушаешь, тогда…

– С-сам знаю, – насупился мальчик и поспешно завел руку с шоколадкой за спину. Растянутая футболка съехала с худого плеча, и на грудь скользнул медный крестик на засаленном шнурке.

– Что это у тебя? – Павел наклонился.

– Подарок от старца, – вместо сына ответила Светлана. – Вы только руками не троньте: заговоренный он!

Павел трогать не стал, но сразу понял, что это вовсе не нательный крестик, как он сначала подумал, а рыбка, скрученная из медной проволоки.

– Оберег это, – пояснила Светлана и встала рядом. – Велено сорок дней носить, не трогая и не снимая.

– Рыбари Господни, – пробормотал Павел и выпрямился. Женщина расцвела.

– Вы знаете! И сказал Господь своим апостолам: идите за Мною, Я сделаю вас ловцами человеков. И они тотчас, оставив сети, последовали за Ним.

– Вы их видели? – спросил Павел. – Краснопоясников?

Улыбка женщины потускнела.

– Не говорите так. Они не любят, когда их так называют, – нервно дернула плечами. – Будто какая-то секта.

– А они не секта?

– Нет же! – всплеснула руками Светлана. Леша покосился на мать испуганно, и она смягчилась, погладила сына по голове. – Иди, сыночек. Иди на кухню, я там котлеток нажарила. Покушай.

Мальчик шмыгнул носом и поковылял в коридор, время от времени хватаясь руками за стены.

– Они добрые люди на самом деле, – тихо заговорила Светлана. – Только от мира далекие. Да и что в этом миру? Я его полными ложками нахлебалась, и горя, и безденежья. Вот уедем, будет жизнь другая. Тихая, спокойная. Там знаете воздух какой? А виды какие? А река… – она мечтательно отвела взгляд к окну, будто за шторами видела другой, недоступный Павлу мир. – Нам и домик обещали построить.

– Кто же обещал?

– А игумен Степан, – женщина отвернулась от окна и глянула на Павла затуманенными глазами. – Святой человек и очень приличный мужчина. Моего Лешу на руках нес до самого дома старца. И во время ритуала помогал. Он всей общины староста. Когда прощались, так и сказал мне: «Приезжай, сестра, когда от мирского устанешь. Напускное это все, греховное. Деньги, телевиденье, Интернет, и все, что люди измыслили, не убоявшись Бога». Может, вместе поедем, а?

Павел не сразу осознал, что Светлана обращается к нему, вежливо улыбнулся:

– Мне бы сначала тут дела уладить и денег на первое время собрать. Да сами знаете, как тяжело решиться, когда уже нет надежды.

Светлана согласилась:

– Верно. Но вы не бойтесь. И не слушайте тех, кто говорит, будто там места гиблые и проклятые. Это все злые языки: мелют, что ни попадя.

Гиблые места… Погостово…

В памяти всплыла полутемная библиотека и надломленная фигура подростка у перил. Павел шумно прочистил горло, просипел:

– Извините. А вы сталкивались с чем-нибудь, – он неопределенно покрутил рукой, – этаким?

– Вы имеет в виду с чем-нибудь потусторонним? – проницательно спросила Светлана и оглянулась, зябко повела плечами. – Видела… однажды, – она понизила голос, – в ночь перед ритуалом, когда Лешеньку надо было к старцу нести, проснулась я от стука в окно. Тихо так стучали: тук-тук. Пауза. И снова: тук-тук. Будто прислушивались, проснулся ли в доме кто? Я подумала, может бабушка Матрена на двор вышла? Дверь заперла ненароком, а попасть не может. Или сосед пришел за чем-нибудь. В деревне все люди друг друга знают, все помогают, да мало ли, что понадобилось? Я уже и встать хотела, ноги с кровати свесила, чтоб Лешеньку не разбудить – он под боком сладко так сопел. Да тут и он проснулся и за руку меня схватил. «Не ходи, – говорит, – мама. Там кто-то плохой». А окна ставнями закрыты. И кто за окном – не видно. Только после этих слов стук еще настойчивее стал.

Она замолчала, затеребила край джемпера.

– Может, сон плохой приснился? – предположил Павел.

– Может, – Светлана вздохнула. – Я ему тоже сказала: «Ложись, Леша. Это, наверное, соседка за солью пришла. Я сейчас бабу Матрену разбужу, а ты постарайся заснуть». А про себя думаю: ну какая соль в три часа ночи? А Леша мне и говорит: «Нет, я вижу, мамочка. Стоит прямо за окном. Худой очень, косматый, а на руках ногти длинные, как у волка. Мамочка, не ходи. С места встанешь – он учует и стекло разобьет».

– И что же? – не выдержав, перебил Павел. Почему-то страстно захотелось уйти: в комнате пахнуло подвальной сыростью, шторы шевельнулись, будто кто-то невидимый укрылся за ними и теперь поджидал, дыша могильным холодом.