Икона

На этот раз заранее предупреждённый казак, не задавая вопросов, открыл дверь, а снедаемый любопытством отец Максим провёл посетителей в личный кабинет патриарха. Сэр Найджел воспользовался лимузином, предоставленным «Националем», и попросил шофёра подождать его у тротуара.

Как и в прошлый раз, патриарх Алексий был в светло-серой рясе с простым наперсным крестом. Он поздоровался с пришедшими и пригласил их сесть.

— Позвольте мне сначала извиниться за то, что моё знание русского настолько слабо, что мне приходится разговаривать через переводчика, — сказал сэр Найджел.

Винсент быстро перевёл. Патриарх кивнул и улыбнулся.

— А я, увы, не говорю по-английски, — ответил он. — А, отец Максим, пожалуйста, поставьте кофе на стол. Мы справимся сами. Можете идти.

Сэр Найджел начал с того, что представился, однако стараясь не упоминать того факта, что он когда-то был очень важным офицером разведки. Он сказал лишь, что является ветераном британской дипломатической службы (это было почти правдой), теперь в отставке, но вызван для выполнения задания — провести переговоры.

Не упоминая о совете Линкольна, он рассказал, что «Чёрный манифест» показали ряду лиц, пользующихся безграничным влиянием, и все они были глубоко потрясены его содержанием.

— Как, без сомнения, были потрясены вы сами, ваше святейшество.

Когда русский перевод закончился, Алексий мрачно кивнул.

— Вот почему я приехал сказать вам, что ситуация в России в данный момент касается нас всех, людей доброй воли в России и за её пределами. У нас в Англии был поэт, который сказал: ни один человек не может быть островом. Мы все — части одного целого. Потому что, если Россия, величайшая в мире страна, падёт под рукой жестокого диктатора ещё раз, это станет трагедией для нас на Западе, для народа России и больше всего для святой Церкви.

— Я не сомневаюсь в ваших словах, — сказал патриарх, — но Церковь не может вмешиваться в политику.

— Открыто — нет. И всё же Церковь должна бороться со злом. Церковь всегда занималась моралью, не так ли?

— Конечно.

— И Церковь имеет право стараться защитить себя от разрушения и от тех, кто пытается разрушить её и её миссию на земле?

— Без сомнения.

— Тогда Церковь может призвать верующих выступить против действий, поддерживающих зло и вредящих ей?

— Если Церковь выступит против Игоря Комарова, а он всё равно станет президентом, Церковь завершит своё разрушение, — сказал Алексий Второй. — Так думают десятки епископов, и они в подавляющем большинстве проголосуют за молчание. Я буду побеждён.

— Но есть другой возможный путь, — сказал сэр Найджел. В течение нескольких минут он излагал конституционную реформу. Слушая его, патриарх от изумления открыл рот.

— Вы не можете говорить это серьёзно, сэр Найджел, — наконец произнёс он. — Восстановить монархию, вернуть царя? Люди никогда не пойдут на это.

— Давайте посмотрим, перед чем вы стоите, — предложил Ирвин. — Мы знаем, что Россия оказалась перед выбором, мрачнее которого трудно себе представить. С одной стороны, непрекращающийся хаос, возможный распад, даже гражданская война в югославском духе. С другой — стабильность и процветание. Россия раскачивается, как корабль во время бури, не имея ни якоря, ни руля. Скоро она должна пойти ко дну, её обшивка развалится и люди погибнут. Или диктатура, страшная тирания, какой ваша многострадальная страна ещё не видела. Что бы вы выбрали для вашего народа?

— Я не могу, — сказал патриарх. — И то и другое ужасно.

— Тогда вспомните, что конституционная монархия всегда являлась оплотом против деспотизма одного тирана. Они не могут сосуществовать, что-то одно должно исчезнуть. Все нации нуждаются в символе, человеческом или ином, в который они могли бы верить в тяжёлые времена, который мог бы объединить их, преодолев языковые и клановые барьеры. Комаров превращает себя в такой национальный символ, в такую икону. Никто не проголосует против него за пустое место. Должна появиться альтернативная икона.

— Но проповедовать восстановление… — возразил патриарх.

— Не означает проповедовать против Комарова, чего вы боитесь, — доказывал англичанин. — Это будет проповедь стабильности — икона выше политики. Комаров не сможет обвинить вас во вмешательстве в политику, в выступлениях против него, хотя он может про себя подозревать, что происходит. И существуют другие факторы…

Найджел Ирвин с большим искусством развернул перед патриархом соблазнительные перспективы. Единение Церкви и трона, полное восстановление православной Церкви во всём её блеске, возвращение Патриарха Московского и Всея Руси в его дворец за кремлёвскими стенами, возобновление кредитов с Запада, наступление стабильности.

— То, что вы говорите, весьма логично и находит отклик в моём сердце, — сказал Алексий Второй, подумав. — Но я видел «Чёрный манифест». Мне известно все зло. Мои братья во Христе — собор духовенства, епископы — его не видели и не поверят, что он существует. Опубликуйте его — и даже, может быть, половина России согласится с ним… Нет, сэр Найджел, я не переоцениваю мою паству.