Икона и крест

Со всех сторон громыхнул мужской смех. Как я их тогда ненавидел — страстно, всем сердцем! И, лежа там, страдая и трясясь после взбучки, которая не шла ни в какое сравнение с домашними, я подумал: „И зачем только я ушел из дома!“ Тогда же я решил, что должен найти способ остаться под палубой, подальше от мистера Солтера, его пронзительных глаз и дубинки. Если мне это не удастся, то обязательно наступит день, когда я выхвачу кинжал и буду снова, снова и снова вонзать его Солтеру в живот. На этом для меня все и закончится.

Следующие несколько часов я вертелся так и эдак, то погружаясь в ночной кошмар, то вновь выныривая на поверхность, слушая скрипы корабля и храп соседей, вдыхая запах пота и дегтя. Где-то в районе полуночи я услышал чье-то мерное „топ-топ“ по палубе наверху. Кто-то ходил взад-вперед, взад-вперед… Должно быть, ночной часовой.

Уже под утро через люк до меня донеслись низкие невнятные голоса. Следом раздался приглушенный удар, и опять стало тихо. Потом я услышал какой-то непонятный шорох, словно что-то тащили вдоль палубы. И снова тишина — если не считать тысячи ночных корабельных звуков. В другой раз любопытство заставило бы меня подняться наверх и все разведать. Однако теперь мое изнеможение было столь велико, а кровоподтеки так болели, что я остался лежать.

На следующее утро я не мог пошевелиться и никуда не пошел. Руки распухли, а при каждом вздохе болели ребра. Турок принес воды, но даже галета оказалась мне не по силам — хотя мой приятель и разгрыз ее своими желтыми зубами. За большим столом двое матросов с грохотом играли в нарды. Потом стало пусто, я лежал один и то задремывал, погружаясь в очередной кошмар, то вновь просыпался.

Днем меня разбудил звук шагов: кто-то спускался по лестнице. Когда туман рассеялся, я увидел мистера Хэрриота, который внимательно меня изучал.

— Ты вряд ли мне поможешь…

— Что-то?

Я мог лишь шептать.

— Ты ведь в последние несколько часов не поднимался на палубу, верно?

— Не поднимался, сэр.

— Правильно. Мы не можем найти мистера Холби. В последний раз его видели вчера за обедом.

Мистер Холби. Один из джентльменов. Я что-то смутно припоминал. Или это был сон? Нет, не сон.

— Сэр, сегодня рано утром я слышал какой-то шум. Возможно, мистер Холби тут и ни при чем…

Мистер Хэрриот ничего не ответил — лишь глазами показал мне, чтобы я продолжал.

— Наверху разговаривали двое. Потом раздался глухой удар, и что-то протащили по палубе. И опять стало тихо.

Выражение его лица не изменилось.

— Надеюсь, ты не хочешь мне сказать, что мистера Холби оглушили и выбросили за борт?

Я не совсем понимал, куда может меня завести разговор, и слегка забеспокоился.

— Нет, сэр. Я лишь рассказал о том, что слышал.

— Всплеск был?

— Не слыхал, сэр.

Я с трудом сел. В глотке пересохло. Ветер стал холодней, а качка усилилась. Через люк виднелись темные быстрые облака.

— Как тебя зовут, мальчик?

— Джеймс Огилви, сэр.

— Что же с тобой случилось?

— Меня вырвало на мистера Солтера.

В какое-то мгновение я испугался: его глаза словно вспыхнули весельем. И тут я подумал, что другой такой возможности у меня не будет. Движимый дерзостью и отчаянием, я сказал:

— А еще я умею читать и писать. Я читал „Жизнеописания“ Плутарха и знаком с „Началами“ Евклида.

Хэрриот уставился на меня в совершеннейшем изумлении, как если бы вдруг заговорил кочан капусты.

— Неужели? И в чем же, скажи, заключается теорема Пифагора?

— Квадрат гипотенузы прямоугольного треугольника равен сумме квадратов двух других его сторон.

Его изумление росло.

— И я нашел другое доказательство. Евклид пользуется сдвигами и поворотами треугольников, а я беру квадрат, построенный на гипотенузе, и рассекаю его на куски, которые могу уложить так, что получаются квадраты меньших сторон.

Я хорошо помнил, что как-то днем играл в эту игру в нашем сарае, а корова, боюсь, так и осталась недоеной.

Он молчал, не в силах осознать это явление — говорящий кочан капусты.

— Чудеса, да и только! О Пифагоре мы еще побеседуем, мистер Огилви. А пока — никому не говорите о том, что слышали прошлой ночью.

— Обязательно, сэр! Обязательно!

Уже на лестнице мистер Хэрриот еще раз обернулся и озадаченно на меня посмотрел. Его шаги затихли в отдалении, а я почти забыл о моих синяках. Без стыда признаюсь, что рыдал от счастья. Я рассказал джентльмену, что я не какое-то там отродье, не завсегдатай кабаков, который только того и достоин, что смерти от непосильной работы… Кто знает, вдруг Евклид станет моим спасителем?

Уже через час я, еле двигающийся, с кружащейся головой, был снова на палубе, вдыхал наполненный брызгами воздух и переполнялся радостным предвкушением. Как хорошо, что отправился в это плавание!