Икона и крест

Сев, я стал накручивать на вилку спагетти.

— Вот что, Зоула. Как только поедим, мне придется отсюда съехать. Я могу остановиться в деревенской гостинице. А то миссис Мергатройт разрушит твою репутацию.

Сначала она недоверчиво на меня уставилась, а потом хихикнула.

— А ведь все эти годы я была уверена, что динозавры вымерли. Я Козерог, Гарри. Я порывистая, влюбчивая и страстная. А ты кто?

— Кажется, Лев.

Она скорчила рожу.

— Ты законопослушен, холоден и рассудочен, так что моей девственности ничего не грозит. Вот невезуха!

«Становится жарко!» — подумал я про себя, а вслух сказал:

— Синклер.

— Синклер, — задумчиво повторила Зоула. — Совпадение?

— Ни один из нас в такое не поверит. Этот крестоносец, Сент-Клер… Интересно, докуда он дошел?

Зоула медленно кивнула:

— Я могу кое у кого выяснить.

ГЛАВА 21

Этот «кое-кто» оказался хозяином Оксфордского музея древностей. Где-то я читал, что он владел еще несколькими игрушками вроде этой — например, островами в Эгейском и Карибском морях. Я предложил встретиться в одном из пабов, многие из которых я помнил еще со времен своей учебы в Оксфорде. Он находился неподалеку от Паркс-роуд и был собственностью Пачинских, польской четы в годах. Ровно в десять «симитар» с урчаньем въехал на стоянку. Нас уже ждали.

В этом пабе одно время (недолгое) снимали сериал про инспектора Морса. Черно-белые фотографии, на которых седовласые владельцы заведения купались в лучах славы находящихся тут же ведущих актеров, украшали унылые, обшитые деревом стены. Миссис Пачинская была все та же — только волосы совсем побелели.

«Кое-кому» перевалило за пятьдесят. С невесомыми редеющими волосами, в очках с толстыми стеклами, одетый в желтую рубашку без воротника и синюю ветровку. Занятия благотворительностью плохо вязались с тем, что этот человек регулярно оказывался где-то на окраине списка самых богатых людей, регулярно публикуемого в «Санди тайме». При виде Зоулы его лицо просияло, а их объятия заставили меня задуматься, насколько же близко они знакомы.

Мы сели к круглому столу. Для выпивки было рановато, но я все же заказал светлого пива. Друг Зоулы пришел не один. Рядом с ним сидел черный ямаец с аккуратной короткой прической и гладким круглым лицом. Лет ему было немного за тридцать. Образ дополнял серый костюм. Единственным противоречием была булавка для галстука в форме гитары, затаившаяся на фоне всей этой консервативности. Говорил ямаец застенчиво и нерешительно, чем совершенно сбил меня с толку.

У каждого из присутствовавших была своя копия дневника Огилви, и, пока я рассказывал, мы то и дело к нему обращались. Глотка у меня пересохла. Закончив, я одним глотком осушил половину кружки.

Все сосредоточенно молчали. Да, было о чем подумать… Оксфордский меценат повернулся к своему товарищу:

— Ваше мнение, Долтон?

Он явно опасался мошенничества. Перед тем как ответить, ямаец застенчиво на меня глянул.

— В первую очередь надо убедиться в подлинности этого документа, сэр Джозеф. Вспомните о дневнике Гитлера.

Сэр Джозеф невозмутимо поглядел на меня:

— Что скажете?

Зоулу он знал, а меня еще следовало проверить.

Если имело место мошенничество, то ему надо было убедиться, что мы жертвы, а не злоумышленники.

— Его подлинность не вызывает у меня никаких сомнений. Микротрещины вокруг исписанных мест подделать невозможно. Как и саму бумагу. Кроме того, документ видел Фред Суит, находящийся всего в паре миль отсюда.

Рядом Зоула потягивала красный мартини. Она сказала:

— Там есть несколько расхождений с общепринятым описанием путешествия к Роаноку.

— Это ты к чему? — поднял брови сэр Джозеф.

— Это я к тому, Джо, что мошенник не наделал бы таких ошибок. Их слишком просто проверить. Историки кое в чем заблуждались. И еще одно. Экспедиция на Роанок состоялась в тысяча пятьсот восемьдесят пятом, а Огилви в своем дневнике использует шифр, который был создан якобы не раньше тысяча пятьсот восемьдесят восьмого. Конечно, он мог писать свой дневник спустя годы после событий, но, судя по непосредственности изложения, Огилви рассказывал о происходящем в течение нескольких дней после случившегося.

Опять же, мошенник не совершил бы подобной ошибки.

— Ну, а дальше? — спросил сэр Джозеф.

— Почти наверняка Огилви имел доступ к системе шифров, которая на тот момент еще не была опубликована. На том корабле были лучшие умы Англии, и им эта система могла быть известна от самого Томаса Брайта. Об авторском праве в те времена речи не шло.

Сэр Джозеф кивнул:

— А еще, по вашим же словам, у вас есть независимое мнение, высказанное мистером Суитом…

— … так что у меня в руках подлинная рукопись, — закончил я. — Анализ чернил и бумаги можно произвести в любое время. Только надо заручиться согласием владельца.

Судя по виду сэра Джозефа, он принял решение.

— Очень хорошо. Я склоняюсь к мнению, что этот дневник — подлинный, а молодой человек из шотландской глубинки вел запись «по горячим следам». — Он поиграл стаканом с соком. — Вы полагаете, что глубокий интерес к дневнику вызван описанной в нем реликвией?

— Чем же еще? И «глубокий интерес» — это слабо сказано!