Икона и топор

Эта книга представляет собой истолкование истории русской мысли и культуры нового времени. В ней воплотились знания, размышления и сфера интересов одного исследователя. У автора не было иллюзий относительно тех задач, которые он перед собой ставил: книга меньше всего претендует на то, чтобы явить энциклопедический свод русского культурного наследия или снабдить читателя «ключом» к его пониманию. Здесь произведен отбор материала, который призван не просто обобщить то, что уже и так хорошо известно, но ввести в оборот новые факты и дать им объяснение: не столько «охватить» эту необъятную тему, сколько обозначить подступы к ней.

Рассматриваемый здесь период включает последние шестьсот лет, за которые Россия превратилась в мощное, самобытное, творческое государство. Речь в равной мере пойдет как о достижениях, так и о мучительных поисках и порывах русской культуры; как о власть имущих, так и о беспокойных вольнодумцах; как о поэтах и политиках, так и о священниках и пророках. Мы не будем стремиться к тому, чтобы создать исчерпывающее описание отдельной культурной среды или конкретной личности — или же к тому, чтобы количество слов, посвященных той или иной теме, превращалось в показатель ее значимости в культуре. Наша работа будет опираться на материал, который, как представляется, лучше всего иллюстрирует характерные и противоречивые черты каждой эпохи русского культурного развития.

Два артефакта, имеющих для русских непреходящее значение — икона и топор, — были выбраны в качестве названия. Два этих предмета традиционно висели рядом на стене крестьянской избы лесного русского Севера. Их значение для русской культуры будет объяснено на первых страницах этой книги, они позволяют продемонстрировать одновременно Духовную и материальную ипостаси русской культуры. Вечный раскол святого и демонического начал во всей человеческой культуре в контексте русской культурной ситуации не соответствует простому противопоставлению священных образов и дьявольских происков. Ибо иконы, бывало, служили шарлатанам и демагогам, а топоры — святым и художникам. Таким образом, исходная сосредоточенность на этих простых предметах уже подразумевает ту ироническую тональность, в которой закончится наше исследование русской культуры. Название книги также предполагает, что мы в большей мере стремимся выявить и проследить судьбу тех символов, которые имели уникальное значение для русского воображения, нежели рассмотреть русскую реальность сквозь призму понятий, установлений и художественных форм Запада.

Особое внимание в этой работе уделяется неуловимому миру идей и идеалов, которые русские, называют духовной культурой — понятие, которое включает далеко не столь узкорелигиозный круг ассоциаций, как его английский эквивалент «spiritual culture». Мы не намерены при этом последовательно соотносить идеологию с экономикой и социальными силами или попытаться разрешить более глубокий вопрос об относительной значимости материальных и идеологических факторов в истории. Мы стремимся только полнее установить историческую идентичность духовных и идеологических факторов, которые, как признают даже марксисты-материалисты в СССР, имели огромное значение для развития этой страны.

В книге предпринимается попытка в какой-то мере уравновесить частое обращение к политической и экономической истории общим историческим экскурсом в известную, но менее освоенную область мысли и культуры. Термин «культура» используется здесь в его широком смысле, то есть как «совокупность отличительных навыков, верований и традиций»[1], а не в тех более узких значениях, которые иногда придаются этому слову, понимаемому либо как ранняя стадия развития общества, предшествующая более высокой стадии цивилизации, либо как выпестованная в музеях утонченность, либо как особый тип свершения, который может быть полностью выделен из его материального контекста[2]. Из всего того, что включает в себя категория «история культуры», «сконцентрированная на социальных, интеллектуальных и художественных аспектах или факторах в жизни народа или нации»[3], в этой книге особое внимание уделяется интеллектуальному и художественному аспектам, и только по необходимости — социальной истории; социологический же анализ практически остается за рамками исследования.

Структура исследования определяется хронологической последовательностью, столь же существенной для истории культуры, как для истории экономики или политики. Мы будем возвращаться назад и забегать вперед — особенно в первой части книги, «Истоки», но главным в других частях станет хронологическое рассмотрение следующих друг за другом эпох русского культурного развития.