Икона

— Какой порт? Пирей? Или здешний?

— Вероятнее всего, Пирей. Он больше загружен.

— Вряд ли ее уже привезли.

— Думаю, привезут через несколько дней. От Нью-Йорка больше недели пути, в зависимости от остановок.

Мэтью, сделав глоток коньяка, кивнул:

— Конечно, смогут и самолетом. Воспользуются каким-нибудь закрытым аэродромом.

— Да. А может, поездом из Парижа. — Пластирис улыбнулся, показав желтые зубы. — А может, ее вообще не привезут. Мы говорим только о том, что наиболее вероятно. Было бы неразумно обсуждать все возможности.

Вместо того чтобы избавиться от опекуна, приставленного к нему дедом, — в любом случае это было бы невозможно, — Мэтью решил использовать его, и надо признаться, ему нравился Пластирис — своим легким стилем, стилем старого мира. Ему все время приходилось напоминать себе, что этот человек — один из тех людей, бывший борец за свободу, шпион, убийца. Кто знает, кем он еще был?

— Главное, — продолжал Сотир, — вести наблюдение за Драгумисом, не выпускать его из виду, следить за тем, что он делает, кто к нему приходит и кто уходит. Это трудно, учитывая, что дом стоит на горе и окружен деревьями.

— Как ему удалось его купить? Ведь его выслали?

— Ему помог твой дед. Он хотел оказать ему небольшую услугу. Он добился для него разрешения приезжать в страну раз в год, на пасхальную неделю. Он наверняка не ожидал, что Фотису позволят выстроить для себя крепость или заняться своей прежней деятельностью.

— А почему ему разрешили?

— Так всегда бывает. Ему не доверяли, пока Андреас не уговорил их на эту уступку с посещением страны. А когда ее сделали, его перевели в разряд неопасных и забыли о нем. У бюрократии существует только два цвета: белый и черный. Если ему разрешен въезд в страну, значит, он уже не опасен. Кроме того, он стар. Сейчас же там одна молодежь. Они уже не помнят полковников. Они ничего не помнят.

— А у вас есть возможность установить наблюдение за домом? Потому что у меня ее точно нет.

— Драгумис не моя забота.

— Нет, конечно. Очевидно, ваша забота я. — Он выждал, но Пластирис ничем себя не выдал. — А моя забота — Фотис, так что здесь все связано.

— Мэтью, извини, я на пенсии. Мои племянники иногда оказывают мне услуги, но я не хочу, чтобы они приближались к твоему крестному. Он слишком непредсказуем.

— Тогда, получается, я в одиночестве.

— Ты еще увидишься с ним?

— Да, мы должны встретиться завтра вечером. На пасхальной службе в церкви Святого Деметриоса.

— Он достаточно хорошо себя для этого чувствует?

— Если он сочтет, что хорошо, его ничто не остановит.

— Конечно. И ты попытаешься побольше разузнать о его планах.

Мэтью обеими руками потер виски.

— «Попытаешься» как раз верное слово. Вчера я довольно сильно на него насел. Выудил кое-какие воспоминания о войне, но ничего относительно его нынешних планов.

— Маловероятно, что он сообщит тебе хоть что-нибудь.

— Мне просто придется больше быть с ним рядом, ждать, пока он сделает ошибку.

— Ты надеешься дождаться момента, когда он будет получать икону?

— Это было бы неплохо.

— А почему ты думаешь, что она вообще здесь появится? Он здесь не живет. Велик шанс, что ее найдут и перехватят. В этом нет логики.

— Вероятно, вы правы. Я не знаю, привезут ли икону сюда. Но чем дольше он здесь пробудет, тем больше вероятность, что она появится, — так мне кажется.

— Он болен.

— Да, но я сомневаюсь, что, если ему понадобится ехать куда-нибудь, он отложит поездку только из-за болезни. Если икона сейчас находится у кого-то в Нью-Йорке, он сильно рискует, уезжая из Нью-Йорка на неделю, даже если эти люди с ним заодно. Мало ли что может прийти им в голову. Он не настолько доверчив.

— И что, по-твоему, он собирается делать с иконой?

— Делать с иконой? — Пластирис был моложе Андреаса и значительно моложе Фотиса, решил Мэтью. История о Пресвятой Богородице и о том, что случилось во время войны, была хорошо известна в греческих спецслужбах — в тех пределах, в которых она вообще была известна, — так по крайней мере говорил ему дед. Но этой истории уже много лет. Могли Сотир не знать о чудодейственной силе иконы? — Думаю, он собирается оставить ее себе.

— Слишком много хлопот и расходов только для того, чтобы оставить ее себе. Ты уверен, что он не собирается ее продать?

— Он никогда ее не продаст.

— Мне неловко говорить, он твой крестный, но мне всегда казалось, что Драгумис родную мать продаст, если сочтет это выгодным для себя.

— Дело не в этом. У иконы нет цены. Он верит в ее чудодейственную силу.

— Тем не менее когда-то он собирался обменять ее на оружие.

— Я думаю, — осторожно сказал Мэтью, помня о двусмысленной и еще до конца не проясненной роли деда в той истории, — если бы в операции участвовал только Фотис, он бы никогда не довел ее до конца. Он всегда стремился к тому, чтобы завладеть иконой.