Но Прыщельга сумел дотянуться до своего будильника, сумел положить руку… Ногтей у него нет, кровь течет из-под пальцев…
Рюкзак на спине, не сорвало, завязки не распустило, внутри шевелилось, перекатывалось, старалось, было похоже, что это шевелится горб. Я наклонился, распустил ремешок, показался волкер, Жук. Целый, невредимый, глаз блестит, настроение хорошее. Выбрался, протопал по Егору, свалился, стал смешно перебирать лапками, пытаясь подняться.
Пощупать пульс, надо срочно пощупать, почему у него кровь из-под пальцев…
Сел. На скамейку. Под столбом. Кажется, все. Готов. Точка.
Показалась Алиса, замерла, как один из этих оплавленных столбов. И тоже долго смотрела, то на меня, то на Егора, грызла губы, затем сказала:
— Да… Ты что сидишь болваном? Надо ему помочь!
Рука у Алисы распухла, но вроде шевелилась, значит, не перелом, ушибла просто.
— Дэв?!
Я потер виски.
— Дэв! А, ладно…
Алиса перевернула Егора, он был совсем разваленный, точно его изрубили изнутри и эти изрубленные кости загрузили в мешок из мяса. Алиса попробовала расстегнуть молнию на дурацкой пуговичной куртке, напяленной поверх комбинезона, но молнию переклинило, Алиса дергала, замок не сдвигался, голова у Егора тоже дергалась. Алиса ругнулась, выхватила нож, попыталась разрезать куртку сбоку. Брызнули пуговицы, золотые и серебряные, куртка не поддавалась, Алиса всхлипнула. Собралась, укусила себя за руку, сосредоточилась.
Со второго захода она куртку распорола. И китайский комбинезон, усиленный бронепластинами, и грязную футболку с непонятными надписями, добралась до бледного тела.
Сердце стала слушать. Долго, а когда подняла голову, я увидел — щека и волосы в крови перепачканы, и руки.
— Жив, — сказала Алиса. — Сердце бьется!
Она села рядом со мной, вытерла руки о куртку. Жук принялся лизать ладонь Егора.
— Кровотечение небольшое, — сказала Алиса. — Царапина на плече глубокая, кровь оттуда. Можно зашить.
И снова поглядела на меня.
— Зашей, — сказал я.
Алиса достала коробочку с иголками. Пальцы у нее дрожали, нитки не могли попасть в ушко, сколько Алиса ни старалась, иголка в конце концов сломалась. Алиса высыпала на ладонь остальные, сжала пальцы, сквозь кулак проступило железо. Алиса ругнулась и стала выкусывать и выплевывать иглы.
Руки стали вдруг мерзнуть, тепло, а руки мерзнут… А Егор не умер.
— Надо его… — Алиса кивнула на Егора. — Я не знаю, что делать… Слишком много повреждений…
Егор остался жив. Я поглядел на серебряную собаку.
— Ты куда смотришь?! — скрипнула зубами Алиса. — Куда?!
— Что у тебя с рукой?
— Выбила, кажется… Не знаю. Ему надо рану зашить, кровью изойдется ведь…
Я достал свою аптечку. Кривые иглы, леска. Поднялся со скамейки. Ноги дрожали.
— У него глаза открыты, — сказал я.
— Он же живой, у него и должны быть глаза открыты!
— Надо закрыть, а то мусор насыплется.
Алиса закрыла глаза Егору.
— Кровь вроде останавливается, — сказал я. — Может, не стоит уже зашивать…
— Дай сюда!
Алиса отобрала у меня иглу и леску, присела над Егором и принялась зашивать рану. Зашивала, к удивлению, умело, точно носки штопала.
Я смотрел на серебряную собаку. Уже почти пришли. Всего двести метров. Глупо поворачивать, мы ведь совсем рядом. Глупейте.
— Живучий Прыщельга… — приговаривала Алиса. — Живучий, я так и знала… Молодые все живучие. Я знала одного такого, ему ногу почти по задницу оторвало, но ему доктор пришил, замазал смолой — и все, как новенький, кости хорошо срастаются…
Молодые живучие, да. Живучие, но только до определенных пределов, сейчас по-другому все, не повезло Егору, не повезло. А я его предупреждал. Я его спасал сорок раз, сорок первый не получилось, не повезло.
Не выживет, это понятно. Все без толку, столько возни…
Точка. Тупик.
Несколько мгновений я сидел, сжав зубы.
Без толку. Без толку, без толку, столько маялся с этим придурком, башкой об лед, зубами о стену. А теперь эта сволочь решила сдохнуть. Спасибо. Вот такая мне благодарность…
Злость. Горло скрутило ангиной злости, всех ненавижу, с севера до юга. Всех. Всегда.
Я поднялся.
Егор был хороший человек. По-настоящему хороший, я любил его, какого же черта он сдох?! Надо было пристрелить его раньше, он бы не мучился сейчас, он не помешал бы мне сейчас, когда я в двух шагах, остается перевалить через холм…
— Ты что?! — крикнула Алиса. — Он ведь жив! Жив! Его можно еще спасти…
— Его нельзя спасти. Ничего нет. Он погибнет. Через пару часов.
Я надел рюкзак, я повесил на плечо винтовку.
— Почему ты всегда такой?! — спросила Алиса.
Какой? Нормальный. Как все. Я поправил винтовку и направился к черной собаке. Шаг за шагом, стараясь не думать, о чем тут думать, все и так уже ясно…
— Ты всегда так?! Не оглядываясь?! Да?!
Да. Не правда, кстати, что я не оглядываюсь, я оглядываюсь — и помню всех, кто стоял рядом со мной. Кто помог мне.
— Он тебя выходил, ты забыл?! — крикнула Алиса. — Он тебя спас! Когда ты ослеп, он же тебя за руку вывел! И меня тоже! А ты нас бросаешь?! Егор спас тебя!