— Докладываю, полковник: «Двое, распространявшие листовки отдела психологической войны, пропали, и от них нет никаких сообщений. Трое других пробрались на склад с горючим, чтобы подмешать в бензин химические реактивы, выводящие из строя двигатели, но что-то сделали там не так, как надо, задохнулись от ядовитого газа и были схвачены. Кроме того, коммунисты как будто обнаружили тайники, в которых после отхода французской армии нами были спрятаны радиоаппаратура и оружие».
Лэнсдейл швырнул трубку. Слушать дальше было выше его сил. Тонкие губы его плотно сжались, а лицо приобрело фиолетовый оттенок. Так он и стоял в застывшей позе перед растерянными Томасом и Фишелом. Потом тяжело опустился на стул, вытащил носовой платок и вытер вспотевший лоб.
Под наблюдением
Число американских советников быстро увеличивалось. В Сайгонский порт всё чаще заходили американские суда, доставляющие оружие и транспортные средства. На улице Катина — именуемой ныне по неоколониальной моде улицей Свободы — всё реже встретишь французских офицеров и солдат, зато всё больше стало появляться американских советников. Одни из них, облачённые в простые одежды цвета хаки, растерянно осматриваются по сторонам, впервые попав в далёкую юго-восточную страну. Другие, затянутые в строгие костюмы, вышагивают с надменным видом, полагая, что все в этом мире должны склонять голову перед их набитой долларами мошной. Магазины, называвшиеся прежде «Аркансьель», «Сюзанна», «Пари бар», «Модерн таер», очень быстро сменили вывески на «Парамаунт», «Элизабет», «Голливуд бар», «Нью стар тэйлор».
Газеты запестрели объявлениями о краткосрочных курсах английского языка, публикуемыми вместе с рекламой американских кинобоевиков «Семь грабителей и одна женщина», «Обжигающая любовь», «Кровавая рука». Служащие, которые до этого вставляли в разговор французские словечки, стали говорить «окей», «йес, сэр», «ол-райт». На торжественные случаи марионеточная армия уже не выходила со значками и знаками различия французского типа, а перешла на соответствующие украшения и нашивки американского образца.
На трибунах раздавался хохот американских офицеров.
Нго Динь Дьем заявил: «Граница США простирается до семнадцатой параллели».
Заслуги Лэнсдейла были отмечены и руководством ЦРУ, и командованием Пентагона, и Белым домом.
Указания Вашингтона попадали во дворец Залонг в центре Сайгона, где они конкретизировались, дорабатывались и направлялись на исполнение.
И каждый вечер из того же дворца на красивом «рено» выезжал стройный, аккуратно одетый и вежливый молодой человек, который вёл свою машину по запруженным улицам города…
Пребывание Фан Тхук Диня во дворце Залонг в то бурное время, когда многие другие из него ушли, когда профранцузские силы шли на сговор с целью свергнуть Нго Динь Дьема, ещё более укрепило доверие Дьема к этому молодому человеку. Дьем считал его своим доверенным лицом. Нго Динь Ню тоже уважал глубокие знания Фан Тхук Диня по всем вопросам и не мог ни в чём пожаловаться на него. Иногда Ню слегка подозревал свою жену в её особом отношении к этому молодому человеку, но, будучи по натуре скрытным, никак этого не показывал. Он видел, что нет никаких данных, чтобы подозревать Фан Тхук Диня в этом плане. Если уж подозревать, то скорее нужно было подозревать Фишела. Он часто замечал похотливый взгляд американского профессора, обращённый на Ле Cyaн. Особенно с тех пор, когда с захватом братьями всей полноты власти семья Чан по линии его жены вознеслась на такую же высоту, как и семья Нго, и когда его жена, став первой дамой, начала наряжаться и жить на ещё более широкую ногу. Она изобрела фасон платья, плотно облегающего фигуру, с высокими разрезами по бокам и с глубоким вырезом на груди. В таком платье, сшитом из тонкой нейлоновой ткани и надеваемом без нижнего белья, женщина казалась выставленной всем напоказ.
Эта модель платья была названа её именем — «Чан Ле Суан». Она надевала его и когда выходила на трибуну, и когда ездила открывать собственный завод братьев Нго, построивших его на средства, выкроенные из американской помощи, и когда навещала посёлок солдатских жён… Кроме того, она часто посещала салон красоты, где рассчитывала исправить свой приплюснутый от рождения нос. И однажды она похвалилась Диню:
— Мой носик стал выше на один миллиметр. Обычно она уговаривала Диня поехать вместе то на ярмарку вспомоществования раненым и инвалидам, то на фестиваль джазовой музыки, то на курорт Далат на собственную виллу, которая обошлась ей и её мужу в сотни миллионов пиастров… Фан Тхук Динь ездил с ней только тогда, когда не мог отговориться, а в других случаях, как правило, уступал эту честь профессору, советнику Фишелу.
Укрепив свои позиции, Нго Динь Дьем выражал желание отблагодарить Фан Тхук Диня предоставлением ему какого-нибудь поста в своём кабинете, но Лэнсдейл и слышать не хотел об этом.