– Именно. Когда начиналась эта война, Бересфорд, в обществе преобладало оптимистическое настроение. О, не у всех, разумеется, я не имею в виду тех, кто был по-настоящему в курсе дела. Мы-то ясно представляли себе, какие силы нам противостоят, – организованность противника, его превосходство в воздухе, его собранная в кулак воля, скоординированная работа его отлаженной военной машины. Но люди в массе об этом не догадывались, наши простые, наивные, добросердечные граждане. Они верили в то, во что им хотелось верить, – что Германия вот-вот развалится, что там произойдет революция, что немецкое оружие сделано из жести, а солдаты от плохого питания все повалятся штабелями, как только выступят в поход. Ну и тому подобную чепуху. Принимали, как говорится, желаемое за действительное.
Но война приняла другой оборот. Она плохо началась и продолжается чем дальше, тем хуже. Солдаты делают свое дело нормально – на флоте, в авиации, в окопах. Но командование оказалось не на высоте, и подготовка к военным действиям была недостаточной. Возможно, эти недостатки – продолжение наших достоинств. Нам не нужна война, мы не относились к перспективе войны всерьез и не сумели к ней по-настоящему подготовиться.
Однако худшее позади. Мы осознали свои ошибки и постепенно, понемногу, ставим нужных людей на нужные места. Мы учимся вести войну так, как надо, и мы ее выиграем, можете не сомневаться, – если только прежде не успеем ее проиграть. И опасность поражения грозит нам не извне, не от того, что у немцев такие мощные бомбардировщики и что немцы оккупируют нейтральные страны и получают удобные плацдармы для новых ударов. Нет, опасность грозит изнутри. Нам, как древней Трое, угрожает деревянный конь[5] – в наших собственных стенах. Можете называть эту силу пятой колонной, если угодно. Она здесь, среди нас. Это люди, мужчины и женщины, иногда высокопоставленные, иногда затаившиеся, неприметные, но в любом случае всей душой разделяющие нацистские идеи и цели, желающие внедрить здесь у нас твердый порядок нацизма взамен бестолкового, по их мнению, легкомысленного либерализма наших демократических институтов.
Грант наклонился к самому лицу Томми, но тон, которым он заключил свою речь, оставался все таким же любезным и ровным:
– И кто они, мы не знаем…
– Но вы ведь наверняка следите… – попробовал возразить Томми.
– Разумеется, мы можем в одночасье захватить мелкую рыбешку, – отмахнулся Грант. – Нет ничего проще. Но есть другие. Нам это точно известно. Как минимум двое среди видных сотрудников Адмиралтейства[6], один – в штабе генерала Г., трое, если не больше, в авиации и по меньшей мере двое работают в разведке, где имеют доступ к секретным материалам кабинета министров. Мы судим на основании того, что происходит. Утечки, утечки информации с самого верха, неоспоримо свидетельствуют о том, что мы не ошибаемся.
Томми недоуменно и обескураженно пробормотал:
– Но какой вам будет прок от меня? Я не знаю никого из этих людей.
Грант кивнул.
– Вот именно. Вы не знаете их, и они не знают вас.
Он помолчал, давая Томми время прочувствовать смысл последней фразы. А затем продолжил:
– Эти люди, эти важные начальники, знакомы почти с каждым из нас. Утаить от них что-либо будет практически невозможно. У меня просто голова пухнет. И я обратился к Истгемптону. Он уже полностью отошел от дел, больной человек, но голова работает по-прежнему, умнее я в своей жизни никого не встречал. Он вспомнил про вас. Вы уже двадцать лет как не работаете в нашем ведомстве. Фамилия ваша в списках не значится. В лицо вас никто не знает. Что вы на это скажете? Возьметесь?
Широкая, восторженная улыбка осветила лицо Томми.
– Возьмусь ли я? И вы еще спрашиваете? Хотя не вижу, чем я могу быть полезен. Я же, черт подери, только любитель.
– Дорогой Бересфорд, именно любитель здесь и нужен. У профессионала будут руки связаны. Вы будете двигаться оттуда, где остановился человек, лучше которого у нас никогда не было и, по-видимому, никогда не будет.
Томми бросил на Гранта вопросительный взгляд.
– Да, – кивнул Грант. – Он умер. В прошлый вторник в больнице Святой Бригитты. Его сбил грузовик. Умер через несколько часов в отделении несчастных случаев. Но только это не был несчастный случай.
– Понятно, – тихо сказал Томми.
– И поэтому мы считаем, что Фаркер вышел на след, что-то наконец нащупал. Он доказал это своей смертью.
Томми ждал продолжения.
Грант пояснил:
– Что именно он разузнал, об этом нам, к сожалению, почти совсем ничего не известно. Он методично расследовал одну версию за другой. Но они никуда не вели. Фаркер не приходил в сознание почти до самого конца. Но за несколько минут до смерти он пытался что-то сказать. То, что он произнес, звучало так: «Икс или Игрек. Сонг Сюзи».
– Не очень-то информативно, по-моему, – заметил Томми.
Грант усмехнулся.