Икс. Место последнее

В 2016 году, когда началась эта история, ситуация была относительно тихой: Сарай смирился со своей участью. Баталии восьмидесятых и девяностых превратились в мифы, и лишь редкие стычки нарушали покой среди ветшающих зданий. Государство выделяло деньги на обширные ремонты, но Сараю они не пошли на пользу. Съемные квартиры превратились в кооперативные, но цены на них, по сравнению с другими похожими районами, оставались самыми низкими.

Фасады, конечно, перекрасили, в подъездах поменяли замки, но от запаха это ведь не спасает. Даже если закрыть глаза на плесень и сырость, квартирный спекулянт не сможет не уловить запах усталости материала, пропитавший все помещения, словно они вот-вот рухнут и потому вызывают примерно те же эмоции, что и прокисшее молоко. И даже если забыть о запахе, останется ощущение: «Ну уж нет, здесь счастья точно не наживешь».

В заключение скажем несколько слов о пустом пространстве в центре четырех зданий, которое, кажется, разглядел наш астронавт. Это площадь. В народе ее прозвали Убогой, и в данном случае надо отдать должное людской мудрости.

Урбанисты и архитекторы обожают понятие «естественное место встречи» – именно так и задумывалась площадь. На эскизах пятидесятых годов довольные люди прогуливаются там с покупками в руках, беседуют, сидя на скамейках, или наслаждаются солнцем в открытом летнем кафе. Задумка не удалась, а началось все с ветра.

При планировании и проектировании Сарая учитывали множество факторов. Растительность, траектории движения людей, вид из окон разных корпусов, все, связанное с движением солнца по небу, как будет падать свет – тогда это было важно. Единственное, с чем не считались, – ветер, а если и считались, то ошиблись.

Уже когда каркасы четырех огромных жилых домов были готовы и началось проектирование площади, стало очевидно, что есть проблема. Ветер вырывал из рук чертежи и сбивал временные леса. Каким-то и сегодня не до конца понятным образом топография местности взаимодействует с прямыми углами, которые образуют дома, так что площадь превращается в устье четырех гигантских воздушных воронок. Даже в полный штиль на Убогой площади уж точно будет ветрено.

Из-за постоянного ветра первым делом отказались от идеи летних кафе. Многочисленные скамейки, которые на площади все же расставили, пустуют. Площадь – просто пространство, которое торопятся миновать, ни у кого нет желания там находиться, поэтому она досталась тем, кому некуда пойти.

Фасады усеяны граффити, торговые помещения пустуют, окна в них разбиты и наспех заделаны. Гордый фонтан с эльвой[5] верхом на единороге в центре площади давным-давно высох и теперь полон мусора, который со дна поднимает ветер. Фонари по большей части разбиты, и обычно на их починку уходит много времени.

Конечно, люди здесь встречаются, но не так и не в то время, как планировали архитекторы. В закусочной «Габис-Гриль», которая мужественно работает до десяти вечера, окна покрыты толстыми решетками, а в продуктовом магазине «Ика», открытом до девяти, уже несколько лет есть охранник, заступающий на смену с наступлением темноты. В это время покупателей все равно почти нет.

Линус

1

Линус Аксельссон стоял на балконе в квартире, где жил вместе с родителями, на тринадцатом этаже в четырнадцатом подъезде корпуса В. Он взялся за алюминиевые балконные перила, наклонился вперед и плюнул вниз, после чего снова выпрямился.

Вечер, легкий туман, вдали, словно символизируя сказочные возможности, блестят огни Стокгольма. В голову Линусу пришла мысль: «Я здесь король, все, что я вижу, принадлежит мне», и с его позиции на балконе это действительно звучало убедительно. Подобная мысль посетила его не впервые, а скорее в сотый или тысячный раз. Разница лишь в том, что, если все пойдет по плану, именно в этот вечер у него будут все основания для таких фантазий.

Из гостиной послышался скрежет: мама вывезла папу на место перед телевизором. Линус посмотрел через плечо и увидел, как она блокирует колеса инвалидной коляски, а затем опускается на потертый кожаный диван, который скрипит под ее тяжестью. Линус попытался испытать к ней нежность. Безуспешно. Она – лишь вещь, хоть и более подвижная, чем отец.

Когда Линусу было четыре года, семья переехала в Сарай, поближе к папиной работе. Папа был жокеем и выступал на разных ипподромах, но «Тэбю-Галопп», до которого теперь можно было доехать на машине за пятнадцать минут, был одним из крупнейших.

Отец пытался привить Линусу интерес к лошадям, но у того они вызывали отвращение. Линус никак не мог увидеть у них во взгляде умственные способности, о которых твердил отец. Видел он лишь вялую и тупую агрессию, которая только и ждала выхода наружу. И еще от них плохо пахло.