Il Est Né

Потягивая эггног, она читала Диккенса. Не напрашивающуюся «Рождественскую песнь», которой хватило бы ненадолго, а «Холодный дом». Очень подходящим казалось название, а толщина в три дюйма обещала, что книга долго не кончится.

Еще пара часов, подумала она. Хватит, чтобы поужинать в компании, а не одной — пусть даже за полчаса тут никто никому и слова не сказал. Потом вернуться в снятый номер, позвонить родным и поздравить с праздником, а потом спать.

Музыка смолкла. Китти подняла голову, готовясь пожаловаться: рождественские гимны — единственное, из-за чего можно было терпеть это заведение. До чего же она дошла: цепляется за рождественские гимны, извергаемые динамиками уцененной стереосистемы.

Официантка за стойкой подтащила табуретку, встала на нее и включила телевизор на высокой полке. Потом вставила в слот видеокассету.

Будто ощутив взгляд Китти, официантка — Джейн, согласно табличке с именем, — обернулась и улыбнулась.

— «Эта замечательная жизнь», — сказала Джейн. — Я ее каждый год ставлю.

А вот от этого Китти могла бы и заплакать.

Тот факт, что Джейн тут провела достаточно лет, чтобы выработать традицию, не говоря уже о том, что фильм у нее на кассете, а не на диске, почему-то сделал ситуацию еще грустнее. Таких рождественских вечеров могло быть много. Джейн не была молода: морщинки вокруг губ и глаз, курчавые волосы покрашены в маскирующий седины каштановый цвет. Официантка в «Доме вафель» — не очень впечатляющая вершина карьеры. Планировалась как временная остановка, как работа, чтобы было на что жить пока что. Никто не планирует себе такого на всю жизнь. И нельзя, чтобы кто-то был обязан работать в «Доме вафель» на Рождество каждый божий год.

Китти отложила книжку и села поудобнее, чтобы лучше было видно. Есть и похуже способы убить время. Она посмотрит кино, а потом разорит вон тот киоск с мороженым.

Забавно, что люди вывешивают на веревках посреди зимы. Такое свойство маленького городка, от которого ему теперь приходилось зависеть. Синяя фланелевая рубашка, поношенные белые джинсы, шерстяные носки. До кражи белья он не опустился, поэтому обошелся без него. Нашел в мусорном ящике упаковочную веревку и воспользовался ею как ремнем, чтобы джинсы не спадали. Рабочие ботинки, брошенные за бензозаправкой, оказались на размер маловаты. Не очень получился импозантный вид. С нечесаными каштановыми волосами и двухдневной щетиной он был похож на бездомного. Да и был бездомным. Но это его беспокоило лишь в той степени, в которой он ощущал, что это должно его беспокоить. Он шел по городу и вспоминал, на что это похоже — быть человеком. Потому что он хотел быть человеком, и одежда на теле об этом напомнила. Он любил свою работу — инструктор по рафтингу летом и по горным лыжам зимой. Стереотипный колорадский спортивный турист. С несколькими друзьями они хотели основать свою компанию по рафтингу. Он собирался вернуться в университет, сделать диплом по бизнесу…

И все насмарку.

Дэвид почистился, как мог, в туалете заправки. Что хорошо, когда воруешь одежду с веревок — это что она чистая.

Он оттер лицо, руки, пригладил волосы. Подумал, что пахнет омерзительно. Расправил плечи, попытался встать прямо. Выглядеть человеком.

Оглядев себя в треснувшем зеркале, вздохнул. Не так чтобы урод. Молод еще, перед ним целая жизнь должна быть. Но смотрел он на себя сейчас и видел сплошные тени. Глаза блестели беспомощностью, безнадежностью. Карий их цвет стал более янтарным, и что-то иное выглядывало сквозь них. Он был заперт в собственном теле как в клетке.

Снова умыл лицо, стараясь избавиться от этого выражения.

Обычно ему удавалось найти вечернюю подработку — посуду помыть или подмести улицу, если его кто-нибудь пожалеет. Этого хватало на еду — приготовленную, человеческую еду. До попрошайничества он пока не опустился. Уж скорее он сбежит в лес и не вернется.

Скромная главная улица маленького городка вблизи федеральной дороги казалась слишком тихой для раннего вечера. Не ездили машины, да и припаркованных стояла всего парочка. Единственным открытым заведением с включенной вывеской был «Дом вафель» на краю города.

Аромат города после проведенных в лесу дней был непривычен. Ноздри задрожали от запаха машинного масла, металла, людей. Внутренний голос подсказал, что теперь он здесь чужой, и надо драпать. Но нет — он здесь, и он попытается. Стараясь расслабить плечи, заставляя себя сохранять спокойствие, он направился к ресторану.

Зазвенел дверной колокольчик, и вошел посетитель. Еще у одного ангела крылья выросли [1].

Китти подняла глаза на вошедшего, но прежде до нее долетел дикий мускусный запах волчьего меха под человечьей кожей. Инстинктивным ответом натянулась кожа на плечах, щетинясь. Китти села ровнее, стиснув кулаки, внутри пальцев шевельнулись тени когтей.

Вервольф. Такой же, как она.

Он застыл в дверях, глядя расширенными глазами. Ясно, что он ее тоже учуял, и был потрясен. Казалось, он сейчас рванется прочь.