Или я сейчас умру от счастья

Роберт, младший брат, в это время играл в футбол в соседнем дворе. От ребят он узнал, что Серго опять уезжает. И тут же побежал домой, где застал мать, похожую на живой труп.

– Мам, пойдем, проводим Серго! – закричал Роберт. – Он пошел на вокзал! Надо его проводить!

Роберт потянул ее за руку, и та повиновалась. Нинель шла, и все расступались. Она сняла платок, без которого на людях не появлялась и накручивала так затейливо, что все женщины завидовали и восхищались. Вдруг все увидели, что Нинель – седая до последнего волоска. Женщины не шептались за ее спиной. Они плакали. На вокзал Нинель шла простоволосая. Это странное и страшное шествие: Серго, следом его молодая жена, не перестававшая плакать, Нинель, седая, с черным от горя лицом, белыми губами, – местные жители долго вспоминали.

Роберт, не понимавший, что происходит, бежал впереди матери, цепляясь к старшему брату. Он был рад оказаться на вокзале и увидеть поезд. То и дело подбегал к Серго и спрашивал, привезет ли он ему подарок. Тот обещал. И там, уже на вокзале, Серго сообщил матери, что его жена беременна. И что Нинель никогда не увидит внука или внучку. В чем он клянется. У Нинель сердце не дрогнуло. Она протянула сыну конверт, в котором лежали все скопленные на сберкнижке деньги. Все, что имелось в семье. Серго отмахнулся, и конверт упал на землю. Нинель стояла, замерев. Серго тоже не наклонился, чтобы поднять. Тогда подбежал Роберт, поднял конверт и отдал жене Роберта. Этой девочке, которой и двадцати не исполнилось. Ребенок. Катя. Ее звали Катя. Серго нашел себе жену с тем же именем, которое носила невеста.

Катя взяла конверт и приложила его к животу, будто давая понять, что деньги пойдут на ребенка. Но и тогда сердце Нинель не дрогнуло. Она стояла на вокзале допоздна. Поезд, увозивший ее сына, невестку и будущего внука или внучку, давно ушел. Отбыли еще два после. Встречающие и прибывающие пассажиры обходили странную женщину стороной, будто вокруг нее был очерчен круг, за который нельзя заступать. Из ступора мать вывел Роберт, который замерз, проголодался и хотел домой.

– Мам, пойдем. – Он потянул Нинель за руку, и та подчинилась, все еще до конца не осознавая, что произошло.

Только дома Нинель очнулась и поняла, что натворила – отказалась от сына, от возможности нянчить внуков, ругаться с невесткой, устраивать большие семейные праздники. Нинель перечеркнула свое настоящее и лишила себя будущего. Два сына. Она потеряла уже троих близких мужчин – мужа и двоих сыновей. Мужа и Зураба забрала болезнь, а Серго… Нинель некого было винить, кроме себя.

Она плакала и кричала так, что на ее вопли прибежала даже тетя Ника, обещавшая, что ноги ее в соседском доме не будет. Нинель рвала на себе волосы, одежду, била посуду. Она уже не кричала, а выла. Тетя Ника схватила ее за руки, усадила на диван, потом уложила и долго сидела рядом – гладила, успокаивала, что-то шептала – то ли молитвы, то ли заклинания.

Следующие дни стали адом для обоих семейств. «Скорая» приезжала к Кети, которая кричала, вырывалась, наотрез отказывалась от еды и воды, собираясь умереть или от голода, или от обезвоживания. Врач делал девушке укол. Дожидался, пока Кети уснет и шел в соседний двор к Нинель, которая тоже кричала, вырывалась и не отдавала нож для мяса, который держала в руках, собираясь лишить себя жизни. Врач делал укол Нинель и ждал, пока та успокоится. Если вызов поступал из дома Кети, то все врачи уже знали – надо зайти и к Нинель на всякий случай. Если врачей вызывал Роберт, испугавшись, оттого что мама опять кричит не переставая, то «Скорая» оформляла два выезда, чтобы заехать и к Кети. Тетя Ника бегала между двумя домами, выхаживая и дочь, и соседку – кормила с ложечки, заставляла пить таблетки и травяные настойки, сидела, гладила по голове. Однажды она призналась Нинель, что уже не отличает, у чьей постели находится. Сил не осталось никаких.

– Хочешь умереть – умирай, эгоистка, – тихо сказала соседке тетя Ника. – Только о себе думаешь. И моя дочь эгоистка. Нет у нее жалости к матери. Нинель, разве так можно? Разве ты не нужна Роберту? Или он тебе не нужен?

Роберт помнил, как сначала умер старший брат, как потом уехал средний. Как мама сказала ему, что он, Роберт, теперь единственный сын. Серго для них тоже умер. Роберт помнил сцену на вокзале и знал, что Серго не умер, а уехал. Далеко. Может, навсегда. Но он точно жив, а не мертв, как говорит мама.

Смерть старшего брата осталась в памяти Роберта более ярким воспоминанием, чем неожиданный отъезд среднего. По старшему брату Роберт тосковал – ведь Зураб клеил с ним самолеты и поезда, учил читать и рассказывал про звезды, планеты, другие города и страны. Когда Зураб умер, Нинель повязала на голову черный платок, и Роберт стал очень бояться маму в черном платке. Даже начал писаться в постель. Все связывали энурез с потерей брата, и никто так и не догадался, что мальчик просто не узнает, отказывается признавать маму в платке.