ИЛИ – ИЛИ

– Содействовать работе железных дорог страны – мой долг, мисс Таггарт. – Голос мистера Уэзерби звучал так, словно он не хотел понимать то, что услышал; потом в его голосе появилась нотка заинтересованности, он задумчиво, сомневаясь в собственной проницательности, спросил: – Мисс Таггарт, если я правильно понимаю, вы желаете моего исключительного посредничества в решении всех официальных вопросов? Могу ли я понимать это как вашу политику?

Она резко, коротко усмехнулась:

– Ну-ну. Можете считать, что обладаете исключительным правом использовать меня в ваших интересах в Вашингтоне. Не знаю, какую выгоду это вам принесет, потому что не собираюсь играть в ваши игры. Я не намерена заискивать, более того, уже сейчас готова преступить ваши законы. Можете арестовать меня, если почувствуете, что можете себе это позволить.

– Думаю, ваши представления о законе несколько старомодны, мисс Таггарт. Зачем говорить о жестких догмах? Современные законы гибки и могут быть истолкованы… исходя из обстоятельств.

– Тогда проявите гибкость сейчас, потому что ни я, ни железнодорожные катастрофы таковыми быть не можем… – Она бросила трубку и сказала Эдди тоном, каким оценивают что-то неодушевленное: – На какое-то время они оставят нас в покое.

Казалось, она не заметила перемен в своем кабинете: отсутствие портрета Нэта Таггарта, появление стеклянного кофейного столика, на котором новый хозяин, мистер Лоуси, устроил выставку самых громкоголосых общественно-политических журналов, выносящих заголовки статей на обложку.

Дэгни слушала отчет Эдди о том, что произошло за месяц с железной дорогой, словно робот, впитывающий все, что ему говорят, но никак не реагирующий. Она выслушала его мнение о предполагаемых причинах катастрофы. Так же отрешенно она смотрела на непрерывную череду людей, которые торопливо входили и выходили из кабинета, жестикулируя более оживленно, чем того требовали обстоятельства. Она подумала, что сделалась невосприимчивой к чему бы то ни было. Она ходила по кабинету, диктуя Эдди список необходимых для укладки рельсов материалов и мест, где их можно купить незаконным путем, и вдруг, неожиданно для самой себя, остановилась и посмотрела на журналы, лежащие на столике. Они пестрели заголовками: «Новое общественное сознание», «Наш долг перед обездоленными», «Нищие против алчных». Резко, по-звериному, чего Эдди никогда за ней не замечал, она смела журналы на пол и продолжала все тем же ровным голосом диктовать цифры, как будто и не было никакой связи между ее холодным разумом и яростью, наполнявшей ее тело.

Ближе к вечеру, улучив момент, когда осталась одна, Дэгни позвонила Реардэну.

Она назвала свое имя секретарю и услышала, как та повторила его. Реардэн схватил трубку:

– Дэгни?

– Привет, Хэнк. Я вернулась.

– Ты где?

– У себя в кабинете.

Она поняла все, что он хотел сказать, но не сказал во время ненадолго воцарившегося молчания. Потом он сказал:

– Пожалуй, мне пора начать раздавать взятки, чтобы получить руду и лить для тебя рельсы.

– Да. И как можно больше. Ничего, если это будет не металл Реардэна. Это может быть… – Краткую паузу было трудно уловить, но в это время Дэгни успела подумать: «Рельсы из металла Реардэна – для того, чтобы вернуться в эпоху до стали? А может, еще дальше, во времена деревянных рельсов, на которые накладывались железные пластинки?» – Это может быть сталь любого качества – все, что ты в состоянии мне дать, – закончила она.

– Хорошо. Дэгни, ты знаешь, что я уступил им свой металл? Я подписал дарственный сертификат.

– Да, я знаю.

– Я капитулировал.

– Кто я такая, чтобы обвинять тебя? Разве я не капитулировала?

Он ничего не ответил, и она продолжила:

– Хэнк, думаю, им безразлично, остался ли на земле хоть один поезд или доменная печь. Нам – небезразлично. Они удерживают нас силой нашей любви, и мы будем им платить, пока есть малейшая возможность не дать остановиться последнему колесику – во имя человеческого разума. Мы будем держать его на плаву, словно тонущего ребенка, и, когда пучина поглотит его, уйдем на дно вместе с последним колесом и последним здравым суждением. Я знаю, за что мы расплачиваемся, но сейчас цена не имеет значения.

– Я знаю.

– Не бойся за меня, Хэнк. Завтра утром я буду в порядке.

– Я не буду за тебя бояться, дорогая. Я приеду к тебе сегодня вечером.

Глава 9 . Лицо без боли, без страха и без вины

Дэгни вошла в гостиную. Царящие в квартире тишина и порядок – все застыло в том положении, в котором находилось месяц назад, до ее отъезда, – сразу вселили в нее чувство облегчения и опустошенности. Тишина создавала иллюзию уединения и полной независимости; вещи, усердные хранители времени, напоминали о том мгновении, вернуть которое она уже не в силах, как не в силах и перечеркнуть произошедшее с тех пор.