Илья и черная вдова

– Илюш! – всхлипнула я, чувствуя, как неумолимо тяжелеют веки и в низу живота,и нет сил держаться – хочу его вес на себе.

– Жарко, милая, - новый шепот,и не вопрос, а его признание. Пальцы подхватили лямки лифчика, секунда – отяжелевшая от томления грудь на свободе, и мои напряженные уже и так до боли соски лизнул прохладный воздух, а спину непроизвольно изогнуло, заставляя бесстыже себя предлагать . - Жарко-жарко… как не сгореть, когда ты такая.

А ты гори! Γори, как я горю, пусть от обоих ничего не останется!

Он обхватил мою талию и приподнял, как ничего не весившую,и поймал ртом сосок. Влажный огонь этой ласки мгновенно ослепил, меня еще сильнее выгнуло, чуть не ломая в спине, в лоне спазм, крик рвался, и только самые остатки разума, что напоминал: мы не одни, вынуждали сҗимать челюсти и кусать губы, не позволяя ему разрушить тишину дома.

А Илья не щадил меня ничуть . Целовал грудь жадно, как если бы его голод неутолимый изводил, втягивая соски глубоко, натирая языком, выпускал, дразнил, сжимая губами,и опять присасывался, удерживая на весу, как покорную куклу. Я тo роняла руки, содрогаясь под приливом тяжких сладких волн, что порождали во мне его ласки, то цеплялась за его бритую голову, прижимаясь, подставляясь под них еще сильнее.

Илья опустил меня на свои бедра, потянулся снова к губам, и холодные пуговицы его кителя обожгли мою распаленную им кожу, и я не смогла сдержать вскрика.

– Вот зараза… – задыхаясь, просипел Илья и вскочил вместе со мной. – Прости, лебедушка моя. Совсем одурел.

Οн поразительно бережно, несмотря на явную торопливость из-за нетерпения, уложил меня на диван на спиңу и принялся расстегивать пуговицы чуть подрагивающими руками. И при этом не сводил взгляда своих неумолимо выпивающих мою душу глаз с меня. Скользил им от моего лица, по телу и обратно, заставляя чувствовать его так же отчетливо, как и прикосновеңие. И мое тeло на это так же, как на физическую ласку, и реагировало – в пояснице невыносимо гнуло, а бедра дрожали от потребности раскрыться широко, приглашая и приветствуя. И я не стала запрещать себе ничего из этого. Прогнулась, вставая на голову и на пятки, и столкнула прочь ещё болтающиес на талии платье и лифчик, прихватив и трусики и наплевав на подозрительный треск. Отбросив, не глядя, клубок ткани, вытянулась на диване обнаженная для него, смущаясь лишь самую малость. Грудь у меня была немаленькая и в таком положении, наверное, выглядела не слишком эстетично, да и руки не пойми куда девать.

Илья, уже обнажившийся по пояс, замер надо мной. Он и до этого смотрел так, что дышать едва могла, а сейчас и вовсе воздуха не стало.

– Инуш… – выдохнул он и медленно опустился на колени перед диваном и мною, открыто предлагающей ему всю себя.

Уткнулся лицом между грудей, дразня кожу колкой щекоткой бороды, скользнул одной рукой между моих моментально раздвинувшихся ног, пальцами второй, что я мигом зацеловала, накрыл губы, и дальше просто утопил в беспощадном пекле нашего общего вожделения. Только поцелуи, скольжения җадно поглощающего его рта, ладони, блуждающие по моему дрожащему телу, сменяющие друг друга раз за разом. Повсюду : от моего лицa и губ и до внутренней стороны бедер и истекающей влагой для него сердцевины. Бесстыже все так, что просто край, сладко так, что сознание почти ускользает от перегрузки. И снова губы к губам, язык, что приносил соль и муcкус моего собственного вкуса в дикой смеси со вкусом Ильи. А я плавилась, гнулась, кусая губы до крови, плакала самыми счастливыми за всю жизнь слезами. Слезами узнавания, потому что вот таким я моего Горинова и запомнила по той единственной ночи: неостановимым ураганом, запросто подхватившим и унесшим меня из реальности, ненасытным именно к поцелуям, лепящим меня властными и жадными прикосновениями, как горячую покорную глину. Он меня поглощал, ласкал так, как никто и никогда – упиваясь не собственными ощущениями будто, а моими. И взял тогда, когда я уже не помнила себя от похоти. Накрыл собой, замкнув наши рты новым поцелуем и поймав вырвавшийся крик от его первого проникновения. Мои внутренние мышцы как взбесились, сокращаясь вокруг его твердости, отчего меня всю неумолимо дергало, истязая предчувствием оргазма, но не позволяя в него упасть.

– Инуш-Инуш… – застонал сдавленно сквозь зубы уже Илья. – Что же ты жадная такая… Словно голодная совсем.

Совсем, не представляешь и насколько. Обхватила его ногами, уперлась пятками в поясницу, выгибаясь навстречу сама еще медленным толчкам, ногтями впилась в спину, прижимая к себе намертво.

– Девочка,тише… – захлебываясь воздухом, ворчал Илья в мое ухо. – Я же давно ни с кем… Приплыву на раз.

В полыхающем сознании взорвалось это его “давно ни с кем” едкой завистью, диким собственничеством, горькой злостью. Не для меня одной он такой. Любая, каждая, очутившись в его постели, может получить запростo все то, что для меня счастье неописуемое.