Илья Ильф и Евгений Петров

Что же в самой манере Ильфа и Петрова является постоянным источником смешного? Речь, конечно, идет не о подробной инвентаризации всего, что возбуждает взрывы веселого смеха. Такая задача просто была бы не под силу. Пока мы скажем только об одной особенности их сатирического дара, которая уже отчетливо проявилась в «Двенадцати стульях». Это присущая Ильфу и Петрову тонкая ироническая манера рассказа. На протяжении романа сатирики не раз охотно обращаются к иронии. Но, с обманчиво серьезным видом утверждая то, что в действительности подлежит отрицанию и уничтожению, писатели «не растворяют» свой смех горечью. У них нет причины печалиться. Они иронизируют над явлениями, отживающими в советском обществе, и отнюдь не собираются объявлять недуги малого мира неистребимыми недугами рода человеческого.

Обратимся хотя бы к открывающему роман описанию уездного города N, откуда начинался тернистый путь искателей бриллиантов. Вот просторная, полная диковинного весеннего света главная улица имени товарища Губернского. «Это была приятнейшая из улиц, какие встречаются в уездных городах. По левую руку за волнистыми зеленоватыми стеклами серебрились гробы похоронного бюро «Нимфа». Справа за маленькими с обвалившейся замазкой окнами угрюмо возле-жали дубовые пыльные и скучные гробы гробовых дел мастера Безенчука». В таком описании слились противоречивые и даже исключающие друг друга понятия. Нечего сказать, приятнейшая из улиц, если на ней расположились все похоронные бюро города. Однако в авторской иронии нет грусти. Следующее юмористическое пояснение сразу же вводит нас в атмосферу непринужденной шутки: хотя похоронных бюро в городе N было множество, клиентура у них была не богатая, так что «мастер Безенчук пил горькую и даже однажды пытался заложить в ломбарде свой лучший выставочный гроб».

Ирония этих строк весьма благодушная. Но иронические характеристики маленьких великих комбинаторов приобретают в романе уже не столь безобидный смысл. Выставляя на всеобщее осмеяние поступки мелкие, ничтожные и в самом своем ничтожестве комические, авторы описывают их в том приподнятом, нарочито торжественном тоне, который уже в себе самом содержит разоблачение. Увидев однажды на первой странице французского журнала мод дочь Вандербильда в вечернем платье, людоедка Эллочка сказала себе: «Или я, или она». В этом состязании с американской миллиардершей все комично: и пустое тщеславие юной людоедки, и умопомрачительные Эллочкины туалеты, с помощью которых она собирается приблизиться к сияющему раю, где прогуливаются дочки миллиардеров. А мнимо значительная манера рассказа разве не делает смешнее, ничтожнее и главную героиню этой борьбы? Эллочке-людоедке не по росту сравнения и эпитеты, которыми ее иронически награждают авторы. Такое несоответствие неизменно возбуждает улыбку и на протяжении романа встретится нам еще не раз.

Громкие титулы «технический директор», «председатель концессии» и т.д., присвоенные двум авантюристам — Бендеру и Воробьянинову, оказываются вдвойне комичными оттого, что упоминаются кстати и некстати, а чаще некстати, при обстоятельствах, мало подходящих для такого упоминания. Вот, например, эпизод, когда Остап и Воробьянинов, доведенные до крайней нужды в горах Кавказа, зарабатывают себе пятаки на пропитание исполнением наурской лезгинки.

«Перед следующей машиной, которая оказалась автобусом, шедшим из Тифлиса во Владикавказ, плясал и скакал сам технический директор.

— Давай деньги! Деньги давай! — закричал он сердито».

Здесь смешит, конечно, самый поступок Остапа, но смешит и неожиданное соединение слов «технический директор» со словами «плясал, скакал» и точно найденное определение «закричал он сердито»,— не просительно, не жалобно, а именно сердито, как человек, который привык командовать, распоряжаться.

Столь же ироничны и прямо противоречат характеру Остапа лукавые авторские ремарки: «Деликатная натура Остапа возмутилась», «Остап открыл свои чистые голубые глаза». А вот ироническое, пародийное описание побега Остапа от разъяренных васюкинских любителей шахмат: «Был лунный вечер. Остап несся по серебряной улице легко, как ангел, отталкиваясь от грешной земли».

Вообще критики, так и сяк судившие об отношении сатириков к Остапу Бендеру, часто выражали неудовольствие тем, что в романе не слишком много прямых оценок, резких слов, без обиняков именующих Остапа и Кису Воробьянинова жуликами, авантюристами, нечистой парой. Считалось, что в этом проявлялась нечеткость, двойственность авторской позиции. Но такие критики упускали из виду главное. Дело ведь не в количестве сердитых, осуждающих эпитетов, а в общем ироническом тоне авторов по отношению к своим героям. Здесь тон как раз и делает музыку.