Илья Ильф и Евгений Петров

В манере самого простого, самого обычного писался последний совместный рассказ «Тоня». Но в простом скрывается большая внутренняя сосредоточенность. По-видимому, история Тони первоначально рисовалась Ильфу и Петрову юмористически: «Тоня, девушка, которая очень скучала в Нью-Йорке,— отметил Ильф в своей записной книжке,— потому что ее «не охватили». Она сама это сказала. «Неохват» выразился в том, что танцам она не обучается и английскому языку тоже. И вообще редко выходит на улицу. У нее ребенок». В такой записи на первый план еще выдвигалась юмористическая линия «неохвата». В рассказе история девушки дана глубже, сложней и в совсем иной, лирической, тональности. Главное, чем определяется характер и поведение Тони,— это тоска по родине, невозможность и нежелание ограничить свои интересы домом, магазином, пошлейшими фильмами, вульгарными радиопередачами, примириться с той «духовной вялостью», которую всемерно поддерживает в людях капитализм. Комический мотив в рассказе тоже сохранен. Но, рождаясь из самого несоответствия взглядов, интересов Тони Говорковой с условиями существования человека в капиталистическом мире, он приобретал большую силу и остроту, чем в первоначальных планах. Смех продолжал сопутствовать Ильфу и Петрову в «Одноэтажной Америке» и в «Тоне». Вопреки некоторым опасениям и прогнозам, они не собирались с ним расставаться.

Ильф и Петров начинали формироваться как писатели-сатирики в те годы, когда революция разрушила старый быт и старую, налаженную веками мораль, а новый быт, новая мораль только начинали складываться. Многое в жизни еще не устоялось, не определилось. В период нэпа находилось немало охотников поудить рыбку в мутной воде. То были люди с весьма темными биографиями, с фальшивыми паспортами и анкетами, вроде Остапа, Корейко, Воробьянинова или председателя лжеартели «Личтруд» мосье Подлинника, который тем и прославился в Колоколамске, что купил у «пролетария чистых кровей» Досифея Взносова его происхождение и, обзаведясь пролетарской генеалогией, значительно расширил доходы артели. Выводя этих плутов и проходимцев в своих произведениях, Ильф и Петров заставляли читателя не только негодовать, но и смеяться. Они взяли на вооружение иронию. Они засели за сочинение смешного сатирического романа, когда одному соавтору еще не было тридцати лет, а другому едва исполнилось двадцать четыре года. Такой труд бывает под силу не многим. А они первой же своей книгой помогли утверждению советского сатирического романа как жанра.

В последующие годы малый мир то в обличье стяжателя, то — равнодушного подлеца или тунеядца, то — злобного обывателя и даже целого «края непуганых идиотов», какими нам рисуются жители города Колоколамска, остается героем их книг. В этом смысле Ильфа и Петрова в шутку можно назвать «однолюбами». Однако, говоря о плохом, отрицательном, они отнюдь не собирались выдавать плохое за характерное, запугивать самих себя и запугивать других. У них были свои слабости и огорчительные просчеты. Но смех Ильфа и Петрова был далек от пессимизма и мизантропии. В партийном документе «За тесную связь литературы с жизнью народа» сказано: «Весь вопрос в том, с каких позиций и во имя чего ведется критика». Ильф и Петров, критикуя, всегда чувствовали себя представителями огромного, светлого мира. Этим и определялась позиция советского писателя-сатирика, его духовное здоровье, его оптимистическое мироощущение. В насмешливой пародийности Ильфа и Петрова критик Корнелий Зелинский еще при жизни обоих писателей разглядел сознание победоносного, хозяйского отношения к миру как важную черту их творческого облика, как выражение той принципиально новой роли, которую обретала сатира в советском обществе. Это в прежние времена, говорил Михаил Кольцов на Первом съезде советских писателей, сатирик мыслился как желчный автор. У одного сатирика был даже такой псевдоним «Желчный поэт». Теперь в смехе исчезают, уже исчезли желчные ноты. «Они сменяются новыми нотами: нотами силы, нотами сурового гнева или превосходства над противником».

Важное свидетельство сохранил в статье об Ильфе Михаил Зощенко («Литературная газета», 15 апреля 1938 г.). Вспоминая о беседах с Ильфом на отдыхе в Ялте, Зощенко рассказывает, что их смысл сводился к тому, что литератор, пожелавший писать для народа, должен обладать его положительными духовными свойствами, его радостным восприятием жизни. Писатель-сатирик не является исключением.

«Мы шли с Ильфом по набережной,— пишет Зощенко.— На море был шторм. Какую-то маленькую рыбачью лодчонку, далеко за молом, швыряло, как скорлупу. Но эта утлая лодочка мужественно боролась с огромными, кипящими волнами.

Ильф, показав рукой на эту лодку, неожиданно сказал:

—...В этой великолепной картине, не закрывая глаза на опасности, надо уметь видеть мужество, победу, берег и отличных, неустрашимых людей.

В этих удивительных словах Ильф с предельной точностью сформулировал задачи писателя, задачи сатирика.